— Какова же была причина? Возможно, были какие-то споры?
— Спор — не совсем подходящее выражение для этого случая. Скорее, я бы назвал это различием мнений. Мы…
Кунце, не желавший копаться в терминах, поймал его на слове:
— В чем же заключались различия ваших мнений?
— Главным образом, в военных вопросах. Но вы позволите мне сделать замечание личного характера? Мой отец еще молодым переехал в Австрию. Я здесь родился, но остальная семья Молль живет по-прежнему в Бреслау. Два дяди и шесть кузенов служат офицерами в прусской армии. Они профессиональные офицеры. От них я узнал, что такое настоящая дисциплина. Боюсь, что наша австро-венгерская армия несколько чересчур комфортна, если можно так выразиться. Это не идет ей на пользу. Дорфрихтер не хотел об этом и слышать.
Пространные рассуждения Молля действовали Кунце на нервы.
— Вы хотите сказать, что ваши споры касались абстрактных вещей и что никаких личных конфликтов между вами не было?
— Конечно нет, — сказал Молль, слегка обескураженный поворотом мысли Кунце. — У нас были также различные взгляды на значение скорострельного оружия.
— Подумайте как следует, — настаивал Кунце. — Возможно, вы вспомните о каком-то инциденте, носившем личный характер?
— Мне очень жаль, но не могу ничего припомнить.
— Скажите, после окончания военного училища были ли у вас прямые или косвенные контакты с Дорфрихтером?
— Никаких. Но есть вот еще что. Мне это только сейчас пришло в голову. В 1907 году я был направлен в 24-й пехотный полк в Кешкемет, в Венгрию. Я жил там у некой фрау Варга. Несколькими месяцами раньше эту же комнату снимал Дорфрихтер, которого к этому времени перевели в 13-ю бригаду в Сараево.
— И что же?
— В прошлом году мы с ним неожиданно столкнулись в министерстве. Я рассказал ему об этой случайности. «Мир тесен, не так ли?» — сказал я. Но меня удивила его реакция: он вдруг покраснел, повернулся и ушел, не сказав ни слова. Я до сих пор не понимаю, в чем тут дело.
— Ваша квартирная хозяйка рассказывала что-нибудь о Дорфрихтере?
Молль напряженно задумался, сжав губы и наморщив лоб. Кунце не мог понять, что нашла Анна Габриель в этом совершенно непривлекательном человеке. Кунце часто думал об Анне Габриель; у него было такое чувство, что часть вины в этой трагедии лежит и на нем. Он принадлежал к тем людям, у которых стремление сохранить свою совесть чистой было чертой натуры. И это чувство вины не оставляло его.
— Я помню, что фрау Варга как-то раз рассказывала об одной актрисе, — сказал Молль. — У Дорфрихтера якобы был с ней роман. Надеюсь, я не путаю его с кем-нибудь. Вы же знаете эти провинциальные гарнизоны. Молодому холостяку там ничего другого не остается, как пьянка и путешествия из одной постели в другую.
— Кто была эта актриса? Вы ее знали?
— Она уехала из города вместе с Дорфрихтером. Ее исчезновение вызвало целый скандал.
— Вы не сможете вспомнить, как ее звали?
— Нет, но я могу написать фрау Варга и спросить ее. Она будет просто счастлива оказать услугу.
Кунце поблагодарил капитана за содействие и проводил его до двери. С тех пор как на Дорфрихтера пало первое подозрение, его прошлое было тщательно изучено, особенно его образ жизни в различных гарнизонах, но результаты были скудными: командиры отзывались о нем как о блестящем офицере, подчиненные повсюду его любили. Личная жизнь его также протекала, насколько это было известно, нормально: невинный флирт, связи с легкомысленными замужними женщинами, посещение дорогих борделей, а со дня женитьбы — только времяпровождение дома с Марианной. В этот день Петер Дорфрихтер после обеда снова был вызван на допрос. Его щеки, нос и уши были пурпурно-красными. Как объяснил надзиратель Туттманн, он как раз совершал свою «прогулку по городу».
— Вы так себя погубите, — заметил Кунце.
— Было бы неплохо, оставить вас с этим нераскрытым преступлением, — негромко рассмеялся Дорфрихтер. — Но не волнуйтесь. Я собираюсь остаться живым и выйти отсюда полностью реабилитированным. Устраивает это вас или нет.
Кунце был задет этим вызывающим тоном.
— Не ведите себя так глупо, Дорфрихтер. Вы же не считаете всерьез, что я хочу подвести под приговор невиновного. Я вовсе не стремился получить это расследование, и оно не доставляет мне никакой радости, могу вас заверить. Оставим шутки и позаботимся о том, чтобы это прискорбное дело завершилось так или иначе.
— Прошу прошения, — вытянувшись по стойке «смирно», сказал Дорфрихтер.
Кунце перелистывал свои записи. Он был все еще возбужден, сильнее, чем был для этого повод, и он понимал это.
Дорфрихтер прервал молчание:
— Могу я задать вопрос, господин капитан? — После того как Кунце кивнул, он спросил: — Вы что-нибудь слышали о моей жене? Как ее здоровье? Родился ли ребенок?
— Нет, ребенок еще не родился, но со здоровьем у нее все в порядке. Она наняла адвоката, который сделает для вас все, что возможно.
— Спасибо. — Поведение Дорфрихтера было официальным. Если он и испытал облегчение, то вида не показал. — Вы разрешите мне еще один вопрос?
— Только один.
— Не знаете ли вы, господин капитан, что с моей собакой?
— Тролль находится здесь, в Вене, в ветеринарном институте.
— Почему? — Замешательство Дорфрихтера было неподдельным.
— Вы сказали, что капсулы с облатками покупали для собаки, так как пес иначе не хотел принимать лекарство. Мы хотим проверить, так ли это.
— Конечно так. Но если бы я знал, что будут мучить собаку, я бы этого ни за что не сказал.
— С ним ничего не случится. Я вам это гарантирую. С ним хорошо обращаются.
— Откуда вам это известно?
— Потому что я сам его туда отвел и убедился, что с ним будут хорошо обращаться. Я сам привез его из Линца. Первую ночь он провел у меня в квартире. Он спал, свернувшись на моем шелковом одеяле, если это вас интересует.
Обычно сдержанный лейтенант Стокласка был первым, кто хихикнул. Лейтенант Хайнрих последовал его примеру. Дорфрихтер сказал, смутившись:
— Простите меня, господин капитан!
Кунце продолжил допрос:
— Раз уж мы говорим о животных: ясно, что вы любите собак. А как насчет лошадей?
— Что вы имеете в виду?
— Я просмотрел отзывы о вашей спортивной подготовке. И ваши оценки в военном училище. Барон фон Кампанини был отнюдь не высокого мнения о ваших успехах в верховой езде.
Дорфрихтер молчал. После некоторой паузы он спросил:
— А какое это имеет отношение к циркулярам Чарльза Френсиса?
— Я не говорил, что это как-то связано с циркулярами. Я спросил просто из любопытства.
