— С Вашего разрешения, Ваше Императорское Высочество, — сказал он, — позорное пятно уже существует. Оно существует со дня гибели капитана Мадера. Ничто не сможет его смыть.
Эрцгерцог оставил его стоять и обратился к генералу Венцелю:
— Капитан, кажется, не понимает, что я имею в виду. Вам это ясно?
Венцель вытянулся по стойке смирно.
— Так точно, Ваше Высочество!
Франц Фердинанд пожал плечами.
— Ну, тогда нет смысла продолжать эту тему. Вы хорошо доехали?
— Очень хорошо, благодарю Вас, Ваше Высочество, — подобострастно ответил Венцель.
— Дороги вокруг Бенешау все еще стоят под водой?
— Частично. Кучер был вынужден несколько раз выбирать дороги в объезд. — И сразу же, торопясь дать понять, что приглашение рассматривается как большая честь: — Какая прекрасная сторона! Замечательный воздух! Просто оживляет! Ощущаешь прилив новых сил!
«Если до той поры не замерзнешь окончательно», — со злостью подумал Кунце.
Несмотря на видимую несдержанность эрцгерцога, вызванную очевидной неспособностью капитана понять наследника престола, обоих гостей пригласили к столу. Обед был накрыт в семейной столовой. Гостей принимала герцогиня фон Хохенберг, урожденная графиня Чотек, морганатическая супруга эрцгерцога.
Это была красивая женщина с прекрасной фигурой и холодным, с выражением оскорбленного достоинства, лицом королевы, лишенной трона. Ее поведение по отношению к гостям — вероятно, и ко всему миру — было настороженной бдительностью; с первого дня замужества она жила среди людей, которые только и делали, что ждали ее падения или рассчитывали на это. Она не могла увидеть ни одного нового лица — высокого или низкого ранга, — чтобы не почувствовать под подобострастной маской врага. Из бывшей некогда жизнерадостной, сияющей счастьем девушки она теперь, к сорока двум годам, превратилась в эмигрантку, ведущую полную разочарований жизнь в чужой стране, расположенной между ее миром, который она покинула навсегда, и миром супруга, принадлежать к которому она потеряла всякую надежду.
Конопишт был единственным местом, где она чувствовала себя как дома. Здесь она была матерью своих троих детей и женой человека, которого она любила больше всего на свете. Но едва она выходила за стены этого замка, как ощущала гнет ужасных и унизительных правил испанского этикета, единственной целью которых, как ей казалось, было постоянно напоминать ей об ее более низком происхождении.
За столом было девять человек: наследник престола, его супруга, полковник Бардольф, капеллан замка, гофдама герцогини, второй адъютант эрцгерцога, генерал Венцель, капитан Кунце и еще один гость — английский ботаник по фамилии Линтон.
Капеллан прочитал обеденную молитву, но не обычную короткую, а настоящую пространную проповедь. Эрцгерцог и его супруга сидели неподвижно, закрыв глаза, как в трансе, с выражением экстаза на лице. Наконец молитва подошла к концу, все, за исключением ботаника, перекрестились, и хозяева и гости вернулись к земной жизни.
Из уважения к мистеру Линтону разговор за столом шел на английском, на котором эрцгерцог говорил плохо, а его супруга очень хорошо. Ботаник был приглашен в Конопишт, чтобы помочь эрцгерцогу в его любимом увлечении: вырастить черную розу.
— Прошлым летом мы были почти уверены, что получилось, — заявила герцогиня. — К сожалению, когда распустились бутоны, цветы оказались темно-пурпурными.
— Прекрасные цветы, — заметил эрцгерцог, — но еще не черные.
Гофдама, стареющая чешская графиня, вмешалась в разговор:
— Не существует ли какого-то поверия, связанного с черной розой?
Эрцгерцог нахмурился, а супруга его, прижав палец к губам, сделала ей знак замолчать. Но графиня, видимо не замечая ничего, бодро продолжала:
— Ах да, сейчас я припоминаю: кажется, если расцветает черная роза, происходит убийство и начинается война!
— Глупее этого мне слышать ничего не приходилось, — набросился на нее по-немецки Франц Фердинанд. — Впредь оставьте подобного рода шутки при себе, графиня. — Настроение герцога, очевидно, было до конца обеда испорчено. Его неудовольствие теперь обратилось против Кунце: — Это верно, господин капитан, что вы при первом допросе положили вблизи обер-лейтенанта Дорфрихтера пистолет, чтобы он застрелился?
Вопрос застал Кунце врасплох, и на какой-то момент он растерялся.
— Прошу прошения, Ваше Императорское Высочество, но я не могу припомнить ничего подобного, — наконец сказал он.
Но эрцгерцог не унимался:
— Он бы умер без последнего причастия. Меня удивляет, что вы могли допустить, чтобы христианин был обречен на вечное проклятье.
— Покорнейше прошу простить, Ваше Высочество, но я не давал никакого оружия обер-лейтенанту Дорфрихтеру и не оставлял его рядом, чтобы он в себя стрелял.
— Но вы считали его виновным прежде, чем кто-либо другой пришел к этому выводу?
— Так точно, Ваше Высочество, основываясь на заключении эксперта-почерковеда.
— Ваша карьера зависит оттого, будет ли он признан виновным, не так ли?
— Конечно нет, Ваше Высочество. Ни один аудитор нашей армии ради карьеры никогда не осудит невиновного к смерти.
— Он был талантливый офицер?
— Это действительно так. Он был бы превосходным офицером Генерального штаба. Это большая потеря для армии, что он не был переведен в Генеральный штаб.
— Был бы он полезен для армии в случае войны?
— Безусловно, Ваше Высочество.
Подали мясо, и Франц Фердинанд на некоторое время сосредоточился на еде. Внезапно он обратился к ботанику.
— Что думают в вашей стране о войне, мистер Линтон, в самых общих чертах?
Англичанин был смущен.
— О какой войне, сэр? — спросил он.
— О будущей войне. Например, между Англией и Германией.
— Я не думаю, сэр, что дело дойдет до этого. Я полагаю, народ вообще не думает об этом. Почему, собственно, англичане должны воевать с немцами?
— А если разразится война между Германией и Францией?
— Это нас бы не касалось, не так ли, сэр?
— Да, едва ли, — подтвердил Франц Фердинанд.
Мистер Линтон перевел дух.
— Я могу позволить себе вопрос, сэр?
— Да, пожалуйста.
— Полагает ли Ваше Высочество, что в ближайшем будущем может разразиться война между сверхдержавами?
Эрцгерцог на некоторое время задумался.
— Да, — сказал он. — Война неизбежна. Более того, она необходима. Европа сейчас как человек, зараженный чумой. Чумой под названием либерализм. Лучше сказать, несколько меньшей по масштабу, чем эпидемия, но злокачественного характера. Необходимо провести операцию, иначе инфекция проникнет в кровь и человек сгниет заживо.
