— А знаете, почему мы с вами тут торчим? — спросил
рядовой Кол Стюарт, лениво свертывая самокрутку.
Сержант Боб Мэллой сдвинул шляпу на затылок, чтоб широкие
поля не заслоняли лицо собеседника, и ухмыльнулся — вопрос этот звучал не
впервые.
— Ни шиша я не знаю, — сказал он.
— Ну, лучше тут сидеть, чем за решеткой, — сказал
рядовой Джиме Клири и, оттянув немного пониже шорты своего брата-близнеца, с
удобством пристроился головой у него на теплом мягком животе.
— Да-а, но за решеткой в тебя не стреляют все
время, — возразил Кол и метко запустил погасшей спичкой в ящерицу, которая
грелась поблизости на солнышке.
— Это я и сам знаю, приятель, — сказал Боб и опять
заслонил глаза полями шляпы. — А по мне, чем помирать со скуки, черт
подери, пускай уж в меня стреляют.
Они с удобством расположились в сухом песчаном окопе как раз
напротив минного поля и колючей проволоки, ограждающих юго-западный угол их
территории; по ту сторону границы Роммель упрямо цеплялся за единственный
захваченный им клочок тобрукской земли. Тут же в окопе разместились
крупнокалиберный пулемет «браунинг» и подле него — аккуратно составленные ящики
с патронами, но, похоже, никто не был начеку и не ждал атаки. Винтовки стояли,
прислоненные к земляной стенке, штыки блестели в слепящих лучах африканского
солнца. Вокруг жужжали мухи, но все четверо были коренные австралийцы — жарой,
пылью и мухами Тобрука и вообще Северной Африки их не удивишь.
— Ваше счастье, что вы близнецы, Джиме, — сказал
Кол, швыряя камешками в ящерицу, которая явно не намерена была сдвинуться с
места. — А то поглядеть — неразлучная парочка, прямо любовнички.
— Ты просто завидуешь, — усмехнулся Джиме и
потрепал брата по животу. — Лучшей подушки во всем Тобруке не найти.
— Да-а, тебе хорошо, а каково бедняжке Пэтси? Эй,
Харпо, скажи хоть словечко! — подзадорил Боб.
Пэтси ответил белозубой улыбкой, но, по обыкновению,
промолчал. Все и каждый пытались его «разговорить», но от него только и можно
было добиться «да» или «нет», потому его и прозвали Харпо — именем
брата-молчуна из тройки комиков — братьев Макс.
— Слыхали новость? — вдруг спросил Кол, —
Какую?
— Седьмую бригаду «матильд» разделали под орех при
Халфайе, обстреляли из восемьдесят восьмого калибра. Самая крупная пушка тут, в
пустыне, только она и берет «матильду». Здоровенные танки пробило насквозь.
— Еще чего расскажешь, — недоверчиво протянул
Боб. — Я сержант, и то ничего про это не слыхал, а ты, рядовой — и все
знаешь. Так вот, приятель, нет у немцев такого оружия, чтоб уничтожить целую
бригаду «матильд».
— А я тебе говорю, это чистая правда, — стоял на
своем Кол. — Я ходил к Морсхеду в палатку с поручением от командира и сам
это слыхал по радио.
Все примолкли: в осажденной крепости каждому необходимо
твердо верить — у своих довольно сил и вооружения, чтобы, в конечном счете, его
вызволить. И рассказ Кола не радовал, тем более что здесь, в Тобруке, все до
последнего солдата понимали: Роммель — враг опасный. Отражать его атаки им
помогала искренняя уверенность, что с австралийцем в бою может сравниться разве
только индийский воин гурка, и если вера составляет девять десятых силы, то
здесь они твердой верой, несомненно, доказали свою мощь.
— Размазни эти помми, — сказал Джиме. — Сюда
бы, в Северную Африку, побольше наших австралийцев.
С ним дружно согласились, и тут на самом краю окопа грянул
взрыв — от ящерицы не осталось и следа, а четверо солдат кинулись к пулемету и
ружьям.
— Паршивенькая итальянская граната, никакой силы, одни
осколочки, — со вздохом облегчения сказал Боб. — Будь это подарочек
от Гитлера, мы бы уж играли на арфах в раю с праведниками — тебе, верно, это
будет по вкусу, а, Пэтси?
После тягостных, с большими потерями, месяцев в осаде,
которые словно бы ничего не дали, с началом операции «Крестоносец» Девятую
Австралийскую дивизию эвакуировали морем в Каир. Однако за то время, пока она
удерживала Тобрук, британские войска в Северной Африке неуклонно пополнялись и
наконец превратились в Восьмую армию, во главе которой встал новый командир —
генерал Бернард Лоу Монтгомери.
Фиа носила теперь серебряную брошку — эмблему Австралийских
вооруженных сил: восходящее солнце, а под ним, на двойной цепочке, серебряная
планка с двумя золотыми звездочками, знак, что у нее в армии двое сыновей. И каждый
встречный видел, что и она тоже исполнила свой долг перед родиной. Мэгги такую
брошь носить не полагалось, ведь она не проводила в армию ни мужа, ни сына. От
Люка пришло письмо — он намерен и дальше работать на плантациях, сообщает ей об
этом на случай, если она беспокоится, не воюет ли он. Судя по всему, он начисто
забыл, что она сказала ему в то памятное утро в ингемской гостинице. Мэгги
устало засмеялась, покачала головой, кинула письмо в корзинку под письменным
столом матери и при этом подумала: а тревожится ли Фиа о сыновьях, которые
сейчас воюют? Что она, в сущности, думает о войне? Но Фиа ни разу ни словом об
этом не обмолвилась, хотя брошку надевала каждый день, с самого утра, и не
снимала до ночи.
Изредка приходило письмо из Египта, раскроешь — рассыпается
на клочки, потому что всюду, где упомянуты были названия мест или воинских
частей, ножницы цензора вырезали аккуратные прямоугольные отверстия. Читать эти
письма значило, в сущности, извлекать что-то из ничего; но они приносили самую
главную, самую важную весть: раз они приходят, значит, мальчики еще живы.
Дождя давно уже не было. Словно стихии небесные сговорились
лишить людей всякой надежды: 1941-й был уже пятым годом жестокой засухи. Бобом,
Джеком и Хьюги, Мэгги и Фионой овладело отчаяние. У Дрохеды на счету в банке
лежало довольно денег, чтобы закупить корма для овец, беда в том, что овцы есть
не станут. В каждой отаре есть свой вожак, только если соблазнить кормом
вожака, можно надеяться, что его примеру последуют и остальные; но нередко даже
вид жующего вожака не действовал на остальных овец, и они не притрагивались к
корму.
И вот, как ни тошно им это было, не удалось и обитателям
Дрохеды обойтись без кровопролития. Травы совсем не осталось, земля на выгонах
обратилась в темную, спекшуюся, всю в трещинах корку, и лишь кое-где эту
пустыню немного оживляли серые и светло-коричневые рощицы. Пришлось взяться за
ружья и ножи; овца падала от слабости, кто-нибудь перерезал ей горло, чтобы
избавить от долгой, мучительной смерти, когда вороны еще заживо выклюют бедняге
глаза. Боб купил побольше коров, их можно было кормить и в стойлах, так что
Дрохеда не переставала снабжать армию. Никакого дохода это не приносило:
слишком дорого обходились корма, ведь поля страны пострадали от засухи не
меньше, чем пастбища. Земля почти не давала урожая. Однако из Рима сообщили:
для армии надо и впредь делать все возможное, не считаясь с расходами.
