А Мэгги уж никак не могла равнять сияющую добродушием
кругленькую Терезину мамашу со своей стройной неулыбчивой матерью, ей и в мысль
не приходило пожелать: вот бы мама меня обняла и поцеловала. Думалось совсем
по-другому: вот бы Терезина мама обняла меня и поцеловала. Впрочем, объятия и
поцелуи рисовались ее воображению куда реже, чем кукольный сервиз в китайском
стиле. Такие чудесные вещицы, такие тоненькие, прозрачные, такие красивые! Вот
бы иметь такой сервиз и каждый день поить Агнес чаем из темно-синей с белым
узорчатой чашки на темно-синем с белым узорчатом блюдце!
В пятницу, во время службы в старой церкви, украшенной
прелестными по наивности маорийскими деревянными скульптурами, с ярко
по-маорийски расписанными сводами, Мэгги на коленях молила Бога послать ей
китайский кукольный сервиз. И вот отец Хейс высоко поднял святые дары, и дух
святой засиял в цветных стеклах, в лучах из драгоценных каменьев, и осенил
своим благословением склоненные головы прихожан. Всех прихожан, кроме Мэгги,
она даже не видела его, слишком была занята: вспоминала, сколько же десертных
тарелочек в Терезином сервизе. И когда торжественно запел хор маори на галерее
над органом, голову Мэгги кружила ослепительная синь, весьма далекая от
католической веры и от Полинезии.
Школьный год подходил к концу, настал декабрь, близился день
рождения Мэгги, казалось, вот-вот нагрянет настоящее лето, и тут Мэгги узнала,
какой дорогой ценой покупается исполнение заветных желаний. Она сидела на
высоком табурете у печки, и Фиа, как обычно, причесывала ее перед школой —
задача не из легких. Волосы у Мэгги вились от природы — в этом ей, по мнению
матери, очень повезло, девочкам с прямыми волосами не так-то легко, когда
вырастут, соорудить пышную прическу из жалких вялых прядей. На ночь длинные,
почти до колен, вьющиеся волосы туго накручивались на белые полоски, оторванные
от старой простыни, и каждое утро Мэгги надо было вскарабкаться на табурет,
чтобы мать развязала эти лоскуты и причесала ее.
Старой серебряной щеткой для волос Фиа расчесывала одну за
другой длинные, круто вьющиеся пряди и ловко накручивала на указательный палец,
так что получалась толстая блестящая колбаска; тогда, осторожно убрав палец,
Фиа встряхивала ее, и получался длинный, на зависть тугой локон. Эту операцию
приходилось повторить раз двенадцать, потом спереди локоны поднимались на
макушку, перевязывались свежевыглаженным бантом из белой тафты — и Мэгги была
готова. Другие девочки в школу ходили с косичками, а локоны у них появлялись
только в торжественных случаях, но на этот счет мать была непреклонна: Мэгги
должна ходить только с локонами, как ни трудно по утрам урвать на это время.
Фиа не подозревала, что столь благие намерения не вели к добру, ведь у дочери и
без того были самые красивые волосы во всей школе. А неизменные локоны ее
подчеркивали это и вызывали косые завистливые взгляды.
Возня с локонами была не очень-то приятна, но Мэгги
привыкла, ее так причесывали, сколько она себя помнила. В сильной руке матери
щетка продиралась сквозь спутанные волосы, безжалостно тянула и дергала, даже
слезы выступали на глаза, и приходилось держаться за табурет обеими руками,
чтобы не упасть. Был понедельник последней школьной недели, и только два дня
оставалось до дня рождения; Мэгги цеплялась за табурет и мечтала о бело-синем
кукольном сервизе, хоть и знала, что мечта эта несбыточная. Был такой сервиз в
Уэхайнском магазине, и она уже достаточно разбиралась в ценах, чтобы понимать —
ее отцу такое не по карману. Внезапно Фиа так странно охнула, что Мэгги разом очнулась,
а муж и сыновья, еще не встававшие из-за стола, удивленно обернулись.
— Боже милостивый! — вырвалось у матери. Пэдди
вскочил, пораженный, никогда еще он не слыхал, чтобы Фиа поминала имя господне
всуе. Она застыла со щеткой в руке, с прядью дочериных волос в другой, и лицо
ее исказилось от ужаса и отвращения. Пэдди и мальчики окружили их обеих; Мэгги
хотела было взглянуть, в чем дело, но ее так стукнули щеткой с жесткой щетиной,
что на глаза навернулись слезы.
— Смотри! — прошептала мужу Фиа и подняла локон на
свет.
В ярком солнечном луче густые волосы засверкали как золото,
и Пэдди сперва ничего не разглядел. А потом увидел: по руке Фионы, по тыльной
стороне кисти движется нечто живое. Он перехватил у нее локон и в искрах света
разглядел еще немало хлопотливых тварей. Волосы были унизаны крохотными белыми
пузырьками, и эти твари деловито нанизывали все новые гроздья. В волосах Мэгги
кипела бурная деятельность.
— У нее вши! — сказал Пэдди.
Боб, Джек, Хьюги и Стюарт глянули — и, как отец, отступили
на безопасное расстояние; только Фиа и Фрэнк, будто околдованные, стояли и
смотрели на волосы Мэгги, а она, бедняга, съежилась на табурете, недоумевая, в
чем же она провинилась. Пэдди тяжело опустился в свое кресло и хмуро уставился
на огонь очага.
— Это все та итальянская паршивка, — сказал он
наконец и свирепо посмотрел на жену. — Ублюдки паршивые, сволочи, грязные
свиньи!
— Пэдди! — Фиа задохнулась от возмущения.
— Извини за ругань, жена, но ведь это надо же, чтоб
Мэгги завшивела из-за паршивой итальяшки! — взорвался Пэдди и яростно
стукнул себя кулаком по колену. — Прямо хоть сейчас пойти в Уэхайн и
разнести в щепки их поганое кафе!
— Мам, а что там такое? — выговорила наконец
Мэгги.
— Вот, смотри, грязнуля! — сказала мать и сунула
руку под нос Мэгги. — Смотри, что ты подхватила от своей подружки, в
волосах полно этой гадости. Что мне теперь с тобой делать?
Мэгги в изумлении посмотрела на существо, которое слепо
бродило по обнаженной руке Фионы в поисках более волосатой территории, и горько
заплакала.
Не дожидаясь, пока ему скажут, Фрэнк поставил на огонь котел
с водой, а Пэдди зашагал по кухне из угла в угол, опять и опять он поглядывал
на дочь и все сильней разъярялся. Наконец подошел к двери заднего крыльца — тут
на стене вбиты были в ряд гвозди и крюки, — снял с одного из них хлыст для
верховой езды, нахлобучил шляпу.
— Съезжу в Уэхайн, Фиа, скажу этому паршивому
итальяшке, пускай со своей жирной рыбой и жареной картошкой катится куда
подальше! А потом пойду к сестре Агате, ей тоже кое-что выскажу, надо же,
держит в школе вшивых ребятишек!
— Осторожнее, Пэдди! — взмолилась Фиа. —
Вдруг итальяночка ни при чем? Даже если у нее есть насекомые, может быть, и
она, и Мэгги подхватили их от кого-нибудь еще.
— Чепуха! — презрительно фыркнул Пэдди. Громко
стуча башмаками, он сбежал с крыльца, и через минуту с дороги донесся топот
копыт — он пустил чалую вскачь. Фиа вздохнула, беспомощно посмотрела на Фрэнка.
— Хоть бы он из-за всего этого не угодил в тюрьму. Зови
мальчиков в дом, Фрэнк. В школу сегодня никто не пойдет.
Она тщательно осмотрела головы сыновей, одного за другим,
проверила Фрэнка и заставила его посмотреть волосы у нее самой. Незаметно было,
чтобы еще кто-нибудь заразился болезнью несчастной Мэгги, но Фиа рисковать не
собиралась. Когда вода в огромном котле для стирки закипела, Фрэнк снял с крюка
лохань, налил пополам кипятка и холодной воды. Потом принес из сарая непочатую
пятигаллоновую жестянку керосина, кусок простого мыла и принялся за Боба.
Одному за другим он смачивал братьям головы водой из лохани, щедро поливал
керосином и густо намыливал. Получалась противная жирная каша, от нее щипало
глаза и ело кожу; мальчишки вопили, терли глаза кулаками, скребли покрасневшие
зудящие головы и грозились жестоко отомстить всем итальяшкам.
