О том, чтобы он работал на выгонах, не могло быть и речи,
братья не желали иметь с ним дела, да и он издавна терпеть не мог бродячую
жизнь овчара. Он любил смотреть на все, что прорастает из земли и цветет, а
потому Фиа поручила ему копаться на клумбах Главной усадьбы и оставила в покое.
И мало-помалу братья Клири освоились с тем, что Фрэнк вернулся к семейному
очагу, и стали понимать, что он вовсе не угрожает, как в былые времена, их
благополучию. Ничто вовек не изменит отношения к нему матери — в тюрьме ли
Фрэнк, здесь ли, ее любовь все та же. Важно одно: мать счастлива, что он здесь,
в Дрохеде. А к жизни братьев он касательства не имеет, для них он значит не
больше и не меньше, чем прежде.
А меж тем Фиа совсем не радовалась, глядя на Фрэнка, да и
как могло быть иначе? Каждый день видеть его в доме тоже мучительно, хоть и
по-иному, чем мучилась она, когда совсем нельзя было его видеть. Горько и
страшно это, когда видишь — загублена жизнь, загублен человек. Тот, кто был
любимым ее сыном и, должно быть, выстрадал такое, чего она и вообразить не в
силах.
Однажды, примерно через полгода после возвращения Фрэнка,
Мэгги вошла в гостиную и застала мать в кресле у окна — Фиа смотрела в сад, там
Фрэнк подрезал розовые кусты. Она обернулась на звук шагов, и что-то в ее
невозмутимом лице пронзило сердце дочери… Мэгги порывисто прижала руки к груди.
— Ох, мама! — беспомощно прошептала она.
Фиа посмотрела на нее, покачала головой и улыбнулась.
— Ничего, Мэгги, ничего.
— Если бы я хоть что-нибудь могла сделать!
— А ты можешь. Просто вот так держись и дальше. Я тебе
очень благодарна. Теперь ты мне союзница.
Часть VI. 1954 — 1965. Дэн
Глава 17
— Так вот, — сказала матери Джастина, — я
решила, что буду делать дальше.
— Я думала, все давно решено. Ты же собиралась
поступить в Сиднейский университет, заниматься живописью.
— Ну, это я просто заговаривала тебе зубы, чтобы ты не
мешала мне все как следует обдумать. А теперь мой план окончательный, и я могу
тебе сказать, что и как.
Мэгги вскинула голову от работы (она вырезала тесто для
печенья формой-елочкой: миссис Смит прихварывала, и они с Джастиной помогали на
кухне). Устало, нетерпеливо, беспомощно посмотрела она на дочь. Ну что
поделаешь, если девчонка с таким норовом. Вот заявит сейчас, что едет в
Сиднейский бордель изучать на практике профессию шлюхи — и то ее, пожалуй, не
отговоришь. Ох уж это милейшее чудовище Джастина, сущая казнь египетская.
— Говори, говори, я вся обратилась в слух. — И
Мэгги опять стала нарезать елочки из теста.
— Я буду актрисой.
— Что? Кем?!
— Актрисой.
— Боже милостивый! — Тесто для печенья снова было
забыто. — Слушай, Джастина, я терпеть не могу портить людям настроение и
совсем не хочу тебя обижать, но… ты уверена, что у тебя есть для этого… м-м…
внешние данные?
— Ох, мама! — презрительно уронила Джастина. —
Я же не кинозвездой стану, а актрисой. Я не собираюсь вертеть задом, и щеголять
в декольте до пупа, и надувать губки! Я хочу играть по-настоящему, —
говорила она, накладывая в бочонок куски постной говядины для засола. — У
меня как будто достаточно денег, хватит на время, пока я буду учиться, чему
пожелаю, верно?
— Да, скажи спасибо кардиналу де Брикассару.
— Значит, все в порядке. Я еду в Каллоуденский театр
Альберта Джонса учиться актерскому мастерству и уже написала в Лондон, в
Королевскую Академию театрального искусства, попросила занести меня в список
кандидатов.
— Ты уверена, что выбрала правильно, Джасси?
— Вполне. Я давно это решила. — Последний кусок
окаянного мяса скрылся в рассоле; Джастина захлопнула крышку. — Все!
Надеюсь, больше никогда в жизни не увижу ни куска солонины!
Мэгги подала ей полный противень нарезанного елочками теста.
— На, сунь, пожалуйста, в духовку. И поставь стрелку на
четыреста градусов. Да, признаться, это несколько неожиданно. Я думала,
девочки, которым хочется стать актрисами, всегда что-то такое изображают, а ты,
кажется единственная, никогда никаких ролей не разыгрывала.
— Ох, мама, опять ты все путаешь, кинозвезда одно дело,
актриса — совсем другое. Право, ты безнадежна.
— А разве кинозвезды не актрисы?
— Самого последнего разбора. Разве что кроме тех, кто
начинал на сцене. Ведь и Лоуренс Оливье иногда снимается в кино, Фотография
Лоуренса Оливье с его автографом давно уже появилась на туалетном столике
Джастины; Мэгги считала, что это просто девчоночье увлечение, а впрочем, как ей
сейчас вспомнилось, подумала тогда, что у дочери хотя бы неплохой вкус.
Подружки, которых Джастина изредка привозила в Дрохеду погостить, обычно
хвастали фотографиями Тэба Хантера и Рори Кэлхоуна.
— И все-таки я не понимаю. — Мэгги покачала
головой. — Ты — и вдруг актриса! Джастина пожала плечами.
— Ну, а где еще я могу орать, выть и вопить, если не на
сцене? Мне ничего такого не позволят ни здесь, ни в школе, нигде! А я люблю
орать, выть и вопить, черт подери совсем!
— Но ведь ты так хорошо рисуешь, Джасси! Почему бы тебе
и правда не стать художницей, — настаивала Мэгги.
Джастина отвернулась от громадной газовой печи, постучала
пальцем по баллону.
— Надо сказать работнику, пускай сменит баллон, газа
почти не осталось; хотя на сегодня хватит. — В светлых глазах,
устремленных на Мэгги, сквозила жалость. — Право, мама, ты очень
непрактичная женщина. А ведь предполагается, что как раз дети, когда выбирают
себе профессию, не думают о практической стороне. Так вот, имей в виду, я не
намерена подыхать с голоду где-нибудь на чердаке и прославиться только после
смерти. Я намерена вкусить славу, пока жива, и ни в чем не нуждаться. Так что
живопись будет для души, а сцена — для заработка. Ясно?
— Но ведь Дрохеда тебе дает немалые деньги! — С отчаяния
Мэгги нарушила зарок, который сама же себе дала — что бы ни было, держать язык
за зубами. — Тебе вовсе не пришлось бы подыхать с голоду где-то на
чердаке. Хочешь заниматься живописью — сделай одолжение. Ничто не мешает.
Джастина встрепенулась, спросила с живостью:
— А сколько у меня на счету денег, мама?
— Больше чем достаточно — если захочешь, можешь хоть
всю жизнь сидеть сложа руки.
— Вот скучища! Под конец я бы с утра до ночи только
трепалась по телефону да играла в бридж; по крайней мере матери почти всех моих
школьных подруг больше ничем не занимаются. Я ведь в Дрохеде жить не стану,
перееду в Сидней. В Сиднее мне куда больше нравится, чем в Дрохеде. — В
светлых глазах блеснула надежда. — А хватит у меня денег на новое лечение
электричеством от веснушек?
