Дэн смигнул слезы, неуверенно посмотрел на мать. С чего ему
померещилось, будто он ее убил? Вот они, мамины глаза, такие же, как всегда,
такие живые, столько в них любви. Крепкие молодые руки сына обхватили ее,
обняли сильно и нежно.
— Ты правда не против, мама?
— Против? Может ли добрая католичка быть против, когда
сын становится священником? Так не бывает! — Мэгги вскочила. — Брр!
Как холодно стало! Поедем-ка домой.
Они приехали сюда не верхом, а на вездеходе; и теперь Дэн
устроился на высоком сиденье за рулем, Мэгги села рядом. Прерывисто вздохнула,
почти всхлипнула, отвела спутанные волосы, упавшие на глаза.
— Ты уже решил, куда поступишь?
— Наверное, в колледж святого Патрика. По крайней мере
для начала. А потом уже вступлю в монашеский орден. Я хотел бы в орден Иисуса,
но еще не совсем уверен, поэтому мне рано идти прямо к иезуитам.
Широко раскрытыми глазами смотрела Мэгги на рыжеватый луг за
рябым от разбившейся мошкары ветровым стеклом ныряющей на ухабах машины.
— Я придумала кое-что получше, Дэн.
— Да? — Он сосредоточенно правил; дорога с годами
становилась все хуже, и каждый раз поперек валились какие-нибудь стволы и
колоды.
— Я пошлю тебя в Рим, к кардиналу де Брикассару.
Помнишь его?
— Помню ли! Что за вопрос, мама! Я его, наверно, и за
миллион лет не забыл бы. Для меня он — совершенство, идеал пастыря. Если бы мне
стать таким, это будет счастье.
— Идеал — тот, чьи дела идеальны, — резко сказала
Мэгги. — Но я могу вверить тебя его попечению, я знаю, ради меня он о тебе
позаботится. Ты можешь поступить в семинарию в Риме.
— Ты серьезно, мама? Правда? — Радость на лице
Дэна сменилась тревогой. — А денег хватит? Это обойдется гораздо дешевле,
если я останусь в Австралии.
— По милости упомянутого кардинала де Брикассара у тебя
всегда будет вполне достаточно денег, мой дорогой.
Они поравнялись с кухней, и Мэгги втолкнула сына в дверь.
— Поди скажи миссис Смит и остальным. Они будут в
восторге.
А сама через силу, еле волоча ноги, поплелась к Большому
дому, в гостиную, где — чудо из чудес! — Фиа не работала, а разговаривала
за чаем с Энн Мюллер. Когда вошла Мэгги, они обернулись и по ее лицу сразу
поняли: что-то стряслось.
Восемнадцать лет кряду Мюллеры приезжали в Дрохеду погостить,
и казалось, так будет всегда. Но минувшей осенью Людвиг скоропостижно умер, и
Мэгги тотчас написала Энн, предлагая ей совсем переселиться в Дрохеду. Места
сколько угодно, в домике для гостей можно жить самой по себе, и никто не
помешает; если гордость иначе не позволяет, пускай Энн платит за жилье, хотя,
право слово, у Клири хватит денег и на тысячу постоянных гостей. Для Мэгги это
был случай отблагодарить Энн за памятные одинокие годы в Квинсленде, а для Энн
— поистине спасение. В Химмельхохе ей без Людвига стало невыносимо одиноко.
Впрочем, Химмельхох она не продала, а оставила там управляющего: после ее
смерти все унаследует Джастина.
— Что случилось, Мэгги? — спросила Энн. Мэгги
опустилась в кресло.
— Похоже, меня поразил карающий гром небесный.
— Что такое?
— Обе вы были правы. Вы говорили, я его потеряю. А я не
верила, я всерьез воображала, что одолею Господа Бога. Но ни одной женщине на
свете не одолеть Бога. Ведь он мужчина.
Фиа налила дочери чаю.
— На, выпей, — сказала она, словно чай подкрепляет
не хуже коньяка. — Почему это ты его потеряла?
— Он собирается стать священником.
Она засмеялась и заплакала.
Энн взялась за свои костыли, проковыляла к Мэгги, неловко
села на ручку ее кресла и принялась гладить чудесные огненно-золотые волосы.
— Ну-ну, родная! Не так уж это страшно.
— Вы знаете про Дэна? — спросила Фиа.
— Всегда знала, — ответила Энн. Мэгги сдержала
слезы.
— По-вашему, это не так страшно? Это начало конца,
неужели вы не понимаете? Возмездие. Я украла Ральфа у Бога — и расплачиваюсь
сыном. Ты мне сказала, что это кража, мама, помнишь? Я не хотела тебе верить,
но ты, как всегда, была права.
— Он поступит в колледж святого Патрика? —
деловито осведомилась Фиа.
Мэгги засмеялась — теперь почти уже обычным своим смехом.
— Это была бы еще не полная расплата, мама. Нет,
конечно, я отошлю его к Ральфу. Половина в нем от Ральфа, вот пускай Ральф и
радуется. — Она пожала плечами. — Он для меня больше значит, чем
Ральф, и я знала, что он захочет поехать в Рим.
— А вы сказали Ральфу про Дэна? — спросила Энн; об
этом заговорили впервые.
— Нет, и никогда не скажу. Никогда!
— Они так похожи, он может и сам догадаться.
— Кто, Ральф? Никогда он не догадается! Это уж во
всяком случае останется при мне. Я посылаю ему моего сына — моего, и только.
Своего сына он от меня не получит.
— Берегитесь богов, Мэгги, боги ревнивы, — мягко
сказала Энн. — Может быть, они еще не покончили свои счеты с вами.
— Что еще они могут мне сделать? — горько
возразила Мэгги.
Джастина, услышав новость, пришла в бешенство. Хотя в
последние три-четыре года она втайне подозревала, что это может случиться. На
Мэгги решение Дэна обрушилось как гром с ясного неба, но для Джастины это был
ледяной душ, которого она давно ждала.
Ведь они вместе учились в сиднейской школе, и еще тогда Дэн
поверил ей многое, о чем никогда не заговаривал с матерью. Джастина знала, как
много значит для Дэна религия — и не только Бог, но мистический смысл
католических обрядов. Будь он даже воспитан как протестант, думала она, он
неизбежно перешел бы в католическую веру, которая одна может утолить что-то,
заложенное в его душе, таков уж он по самой природе своей. Суровый Бог
кальвинистов не для Дэна. Бог Дэна озарен бликами разноцветных витражей, окутан
курящимся ладаном, обряжен в кружева и золотые вышивки, воспет в изысканной
музыке, и мольбы к нему возносятся в звучных латинских стихах.
И еще злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой,
а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он — калека. Именно так
относится к своей наружности Дэн. Всякое упоминание о ней его коробит; похоже,
он бы предпочел быть уродом и уж никак не привлекать людей своим видом. Сестра
отчасти его понимала и, может быть потому, что ее-то профессия неотделима от
известного самолюбования, даже одобряла, что у Дэна этого нет. Но никак не могла
понять, почему он не просто равнодушен к своей внешности, а относится к ней с
каким-то яростным отвращением.
