И голос пола в нем явно приглушен, а почему — тоже неясно:
то ли он великолепно научился сублимировать свои страсти, то ли в этом
прекрасном теле не хватает чего-то существенного, что вырабатывается только
мозгом. Вероятней первая причина, недаром Дэн постоянно занимается каким-нибудь
спортом, требующим много сил, и к ночи валится в постель, изнемогая от
усталости. Джастина хорошо знала, что от природы брат вполне «нормален», иначе
говоря, отнюдь не склонен к однополой любви, знала даже, какие девушки ему
нравятся — высокие, пышные, темноволосые. Но все чувства в нем приглушены; он
не замечает, каковы на ощупь вещи, которые он держит в руках, не ощущает
запахов, не испытывает особого удовольствия от форм и красок того, что его
окружает. Уж очень внезапно и сильно надо его поразить, чтобы его потянуло к
женщине, и лишь в такие редчайшие минуты он как будто сознает, что есть на
свете вполне земные ощущения и переживания, с которыми почти все люди стараются
не расставаться как можно дольше.
Дэн обо всем сказал сестре после спектакля, за кулисами
Каллоуденского театра. В тот день получено было согласие Рима; Дэну не
терпелось поделиться новостью с Джастиной, хоть он и знал, что ей это совсем не
понравится. Прежде он говорил ей о своих мечтах и стремлениях гораздо меньше,
чем хотел бы, ведь она сразу начинала сердиться. Но в тот вечер, за кулисами,
он уже не в силах был сдержать радость.
— Балда, — с отвращением сказала Джастина.
— Ничего другого я не хочу.
— Болван.
— От того, что ты меня ругаешь, ничего не изменится,
Джас.
— Думаешь, я этого не понимаю? Просто ругань помогает
немного отвести душу, мне необходима хоть какая-то разрядка.
— Я думал, ты неплохо разрядила свои чувства на сцене в
роли Электры. Ты очень хорошо играла, Джас.
— После нынешней новости сыграю еще лучше, —
мрачно пообещала Джастина. — Ты что же, пойдешь в колледж святого Патрика?
— Нет, я еду в Рим, к кардиналу де Брикассару. Мама уже
все устроила.
— Что ты, Дэн! В такую даль!
— А почему бы и тебе не поехать, ну хоть в Англию? При
твоей подготовке и способностях уж наверно не так трудно поступить в
какую-нибудь труппу.
Джастина сидела перед зеркалом, еще в наряде Электры,
снимала грим; причудливо подведенные, в черных кругах, необыкновенные глаза ее
казались еще необыкновенней. Она медленно кивнула.
— Да, наверное, и я могу уехать, правда? —
задумчиво сказала она. — Давно пора… в Австралии становится тесновато…
Правильно, друг! Ты попал в точку! Англия так Англия!
— Великолепно! Ты только подумай! У меня ведь будут
каникулы, в духовных семинариях учащихся отпускают, все равно как в
университете. Мы подгадаем так, чтобы отдохнуть вместе, попутешествуем немного
по Европе, а потом съездим домой, в Дрохеду. Я все-все обдумал, Джас! Если еще
и ты будешь поблизости, все просто превосходно!
Джастина заулыбалась.
— Ну еще бы! Если я не смогу с тобой поболтать, разве
это жизнь?
— Вот-вот, недаром я боялся, что ты так скажешь. —
Дэн тоже улыбнулся. — Нет, серьезно, Джас, ты меня беспокоишь.
Предпочитаю, чтобы ты была поближе и нам можно было бы хоть изредка видеться. А
то кто же станет для тебя голосом совести?
Он скользнул между шлемом античного воина и устрашающей
маской Пифии, сел на пол, собрался в комок, чтоб занимать поменьше
места, — теперь он видел лицо сестры и притом ни у кого не путался под
ногами. В Каллоуденском театре только у двух «звезд» были отдельные уборные, а
Джастина пока еще не стала звездой. Она одевалась в общей артистической
комнате, где непрестанно сновали взад и вперед ее товарки.
— Черт подери этого кардинала де Брикассара! —
сказала она со злостью. — Я его с первого взгляда возненавидела.
Дэн засмеялся.
— Ничего подобного, это ты выдумываешь.
— Нет, возненавидела!
— Ничего подобного. Тетя Энн мне раз на Рождество
рассказала, а ты не знаешь.
— Чего я не знаю? — опасливо спросила Джастина.
— Когда ты была маленькая, он поил тебя из бутылочки и
укачал, и ты уснула у него на руках. Тетя Энн говорит, маленькая ты была
ужасная капризуля и терпеть не могла, когда тебя брали на руки, а когда он тебя
взял, тебе очень даже понравилось.
— Враки!
— Нет, не враки. — Дэн улыбался. — А теперь,
собственно, с чего ты его уж так ненавидишь?
— Ненавижу, и все. Тощий старый священник, меня от него
тошнит.
— А мне он нравится. И всегда нравился. Отец Уотти
называет его — истинный пастырь. И я тоже так думаю.
— Ну и так его раз этак…
— Джастина!!!
— Ага, наконец-то ты оскорблен в своих лучших чувствах!
Пари держу, ты думал, я и слов таких не знаю. Глаза Дэна заискрились смехом.
— А ты знаешь, что это значит? Ну-ка, Джасси, давай
объясни мне!
Когда Дэн начинал ее поддразнивать, Джастина устоять не
могла, ее глаза тоже весело заблестели.
— Ну, может, ты собираешься стать святым, балда
несчастная, но если ты до сих пор не знаешь, что это такое, лучше уж и не
узнавай.
Дэн стал серьезен.
— Не беспокойся, не стану.
Около него возникла пара стройных женских ножек, круто
повернулась. Дэн поднял глаза, багрово покраснел, отвел глаза, сказал небрежно:
— А, Марта, привет.
— Привет.
Девушка была на диво хороша собой, талантом не отличалась,
но одним своим появлением на сцене украшала любой спектакль; притом она была
будто создана для Дэна, и Джастина не раз слышала, как он ею восхищался.
Высокая, то, что кинокритики называют секс-бомба — очень черные волосы, черные
глаза, белоснежная кожа, высокая грудь.
Марта уселась на край стола Джастины, вызывающе закинула
ногу на ногу перед самым носом Дэна и устремила на него откровенно
одобрительный взгляд, что его явно смущало. Господи, до чего хорош мальчик!
Непостижимо, откуда у дурнушки Джас взялся такой красавчик брат? Ему, пожалуй,
не больше восемнадцати, и это, пожалуй, будет совращение младенца, — ну и
наплевать!
— Может, зайдете ко мне, выпьете кофе и еще
чего-нибудь? — предложила Марта, глядя сверху вниз на Дэна. — Я вам
обоим говорю, — нехотя прибавила она.
Джастина решительно покачала головой, в глазах ее вспыхнула
некая невысказанная мысль.
— Нет, спасибо, мне некогда. Придется тебе
удовольствоваться одним Дэном.
