— В смысле крутой нрав? Так выражаются американцы. А
я-то думала, вы изучали язык в каком-нибудь шикарном английском университете.
— Нет, я начал учиться английскому в бельгийском лагере
у рядовых томми, это были лондонские кокни, или шотландцы, или сельские жители,
у каждого свой жаргон, каждый меня учил на свой лад, и я только его и мог
понять. Одно и то же слово каждый выговаривал по-разному. Потом, когда я вернулся
в Германию, я старался ходить на все английские фильмы, покупал все пластинки,
сколько мог достать, а достать можно было только записи американских комиков.
Но я прокручивал их дома опять и опять, без конца, пока не стал говорить
по-английски хотя бы так, чтоб можно было учиться дальше.
Джастина, по обыкновению, сбросила туфли; со страхом смотрел
Хартгейм, как она ступает босиком по каменным плитам, по тротуарам,
раскаленным, точно сковорода на огне.
— Наденьте туфли! Настоящий уличный мальчишка!
— Я же австралийка, у нас слишком широкие ступни, туфли
нам жмут. А настоящих холодов у нас почти не бывает, вот и ходим, когда только
можно, босиком. Я могу пройти по выгону, прямо по репьям, и ничего не
почувствую, а потом преспокойно вытащу их из подошв, — гордо сказала
Джастина. — Наверно, я и по горячим угольям пройду. — И вдруг
спросила:
— Вы любили свою жену, Ливень?
— Нет.
— А она вас любила?
— Да. Иначе ей незачем было выходить за меня замуж.
— Бедняжка! Вы ее выжали, как лимон, и бросили.
— И поэтому вы во мне разочаровались?
— Пожалуй, нет. Меня это в вас даже восхищает. Но вашу
жену мне очень жаль, и сама я определенно не желаю попасть в такой переплет.
— Вы мной восхищаетесь? — в полнейшем изумлении
переспросил Лион.
— А почему бы и нет? Я ведь не жду от вас того, что
нужно было жене, верно? Вы мне нравитесь, мы друзья. А она вас любила, вы были
ей мужем.
— Должно быть, все честолюбцы неважно обращаются с
женами, пег2спеп, — сказал он не без грусти.
— Потому что честолюбец обычно выбирает себе какую-нибудь
размазню, знаю я эту породу: «Да, милый, нет, милый, я все сделала, как ты
велел, милый, что прикажешь еще?» Таким, конечно, лихо. Будь я вашей женой, я
бы вас послала куда подальше, а она вам наверняка ни разу слова поперек не
сказала, так?
Губы его дрогнули.
— Да, так. Бедная Аннелиза. Она мученица по природе
своей и не умела так постоять за себя и так очаровательно выражаться. Жаль,
что-то не видно австралийских фильмов, а то бы я изучил ваш лексикон. «Да,
милый» — это понятно, но что значит «лихо»?
— Ну, плохо, туго, только покрепче. — Сильными
пальцами босых ног она вцепилась изнутри в край бассейна, потеряв равновесие,
качнулась назад, но тотчас легко выпрямилась. — Что ж, под конец вы с ней
обошлись по-хорошему. Вы от нее избавились. А ей без вас куда лучше, чем с
вами, хотя она-то, наверно, так не думает. А вот я могу оставить вас при себе,
потому что не собираюсь из-за вас расстраиваться.
— У вас и правда крутой нрав, Джастина. А откуда вы
столько всего про меня знаете?
— Спрашивала Дэна. Понятно, Дэн есть Дэн, он мне сказал
только голые факты, остальное я сама сообразила.
— Разумеется, опираясь на собственный неслыханно
богатый опыт. Ну и обманщица же вы! Говорят, вы отличная актриса, но мне что-то
не верится. Как вам удается изображать чувства, которых вы ни разу не испытали?
В этом смысле вы совершенно незрелое существо, пятнадцатилетние девчонки — и те
умеют больше чувствовать.
Джастина спрыгнула наземь, села на невысокий каменный бортик
фонтана, собираясь надеть туфли, сокрушенно пошевелила пальцами ног.
— У меня ноги распухли, черт подери.
Незаметно было, чтобы ее рассердили или обидели последние
слова Лиона, будто она их и не слыхала. Будто, когда на нее обращались чьи-то
упреки или неодобрение, она попросту выключала некое внутреннее слуховое
устройство. А упреков и неодобрения наверняка ей выпадало сверхдостаточно.
Чудо, что она не возненавидела Дэна.
— Трудный вопрос вы мне задали, — сказала
она. — Наверно, я все-таки могу что-то такое изобразить, иначе какая же из
меня актриса, верно? Но это так… как будто еще только ждешь. Я говорю о своей
жизни помимо сцены. Я заморозила себя впрок, не на сцене я не могу себя
растрачивать. Мы можем отдавать только то, что в нас есть, не больше, правда? А
на сцене я уже не я, или, может быть, точнее, там сменяют друг друга разные
«я». Наверно, в каждом из нас намешано множество всяких «я», согласны? Для меня
театр — это прежде всего разум, а уж потом чувство. Разум раскрепощает и
оттачивает чувство. Надо ведь не просто плакать, или кричать, или смеяться, а
так, чтобы зрители тебе поверили. Знаете, это чудесно. Мысленно представить
себя совсем другим человеком, кем-то, кем я стала бы, сложись все по-другому. В
этом весь секрет. Не превращаться в другую женщину, а вживаться в роль и
судьбу, как будто моя героиня и есть я. И тогда она становится мною. —
Джастина так увлеклась, что уже не могла усидеть спокойно и вскочила на
ноги. — Вы только представьте, Ливень! Через двадцать лет я смогу сказать:
я была убийцей, и самоубийцей, и помешанной, спасала людей и губила. Ого! Кем
только тут не станешь!
— И все это будете вы сами. — Хартгейм встал,
снова взял ее за руку. — Да, вы совершенно правы, Джастина. Вне сцены все
это не растратишь. Кому-нибудь другому я сказал бы — все равно растратите, но
при вашем характере — не уверен, что это возможно.
Глава 18
Если бы обитатели Дрохеды об этом задумались, им бы
представилось, что Рим и Лондон не многим дальше Сиднея, а взрослые Дэн и
Джастина — все еще дети, которые учатся там в школе. Понятно, на короткие каникулы,
как прежде, им приезжать трудно, но раз в году хоть месяц они проводят дома.
Приезжают обычно в августе или в сентябре, и с виду они все такие же. Совсем
юные. И велика ли важность, если им уже не пятнадцать, не шестнадцать, а
двадцать два и двадцать три? Обитатели Дрохеды жили ожиданием этого месяца,
начала весны, но уж конечно не повторяли на каждом шагу: «Ну вот, еще три
недели — и они будут здесь», или: «Господи, еще и месяца не прошло, как они
уехали!» Нет, ничего такого не говорилось, но примерно с июля у всех
пружинистей становилась походка и лица то и дело расплывались в улыбке. На
кухне, на выгонах, в гостиной — всюду заранее обдумывались подарки и
развлечения.
А в промежутках были письма. Обычно в них отражалась
личность автора, но бывали и противоречия. К примеру, можно бы предположить,
что Дэн — корреспондент обстоятельный и аккуратный, а Джастина отделывается
беглыми отписками. Что Фиа вообще писать не станет. Что братья Клири напишут от
силы по два письма в год. Мэгги станет нагружать почту письмами — по крайней
мере к Дэну — каждый день. Миссис Смит, Минни и Кэт ограничатся
поздравительными открытками на день рожденья и на рождество. А Энн Мюллер будет
часто писать Джастине и не станет переписываться с Дэном.
