У Артура Лестренджа было немало преемников, и с ними ее уже
не разбирал смех. О, я прошла немалый путь после той достопамятной ночи. Только
вот вопрос — продвинулась ли хоть на шаг? Это очень приятно, когда у тебя есть
мужчина, и к черту рассуждения Дэна о том, что мужчина должен быть
один-единственный. Я не собираюсь связать себя с одним-единственным, а потому
не стану спать с Лионом — нет, ни за что. Слишком многое от этого изменится, и
я потеряю друга. А друг мне нужен, необходим, без друга я не могу. Мне надо
сохранить его, как я сохранила Дэна, пусть рядом будет мужчина, который
физически ничего для меня не значит.
Собор этот мог бы вместить двадцать тысяч молящихся, так что
тесно не было. Нет в мире другого храма божьего, в создание которого вложили бы
столько времени, и раздумий, и гения; перед ним бледнеют языческие творения
древних. Да, при сравнении они кажутся ничтожными. Столько любви, столько
трудов. Базилика Браманте, купол Микеланджело, колоннада Бернини. Они прославляют
величие не только Бога, но и Человека. Глубоко под этим confessio
[18]
,
в крохотной каменной усыпальнице, погребен сам святой Петр; здесь короновали
когда-то Карла Великого. Чудится, эхо давно отзвучавших голосов еще дышит в
потоках льющегося снаружи света, давно неживые пальцы еще гладят бронзу лучей
позади главного алтаря и ласкают бронзовые витые колонны baldacchino
[19]
.
Он лежит ниц на ступенях точно мертвый. О чем он думает?
Быть может, его мучит неуместная в этот час боль оттого, что не приехала мать?
Кардинал Ральф посмотрел сквозь слезы и понял — боли сейчас нет. Больно было
прежде, да, конечно; без сомнения, больно будет потом. Но сейчас боли нет. Все
в мальчике сосредоточено на этой минуте, на чуде. И все его существо полно
Богом. Сегодня единственный, неповторимый день в его жизни, и только одно важно
— дать священный обет, всю жизнь и душу свою посвятить Богу. Вероятно, ему это
по силам, но многим ли это по-настоящему удалось? Только не кардиналу Ральфу,
хотя он и поныне помнит, каким священным восторгом полон был он сам в час
посвящения. Он страстно пытался отдать всего себя — и, однако, нечто утаил.
Нет, мое посвящение было не столь возвышенным, но в этом
мальчике я все переживу заново. Он — истинное чудо, ведь это поразительно: он
провел среди нас столько лет и, наперекор всем нашим страхам за него, не нажил
ни одного недоброжелателя, не то что врага. Он всеми любим и всех любит. Ни
разу ему не приходило в мысль, что это — редкий, исключительный случай. А ведь
когда он попал к нам впервые, он был не столь уверен в себе; это мы дали ему
уверенность, и, пожалуй, в этом наше оправдание. Многих здесь посвятили в
духовный сан, тысячи и тысячи пастырей вышли из этих стен, но с ним все
по-иному. О Мэгги! Ну почему ты не приехала, почему не увидишь, какой дар
принесла ты Господу — дар, какого не мог принести я, потому что я сам отдан
Господу? И наверно, потому-то он сегодня избавлен от боли. Потому что сегодня
мне дана сила принять его боль на себя, избавить его от страдания. Я плачу его
слезами, я скорблю вместо него. Так и должно быть.
Потом Ральф обернулся, посмотрел на дрохедских, они сидели
бок о бок, на всех темные, непривычного здесь вида костюмы. Боб, Джек, Хьюги,
Джиме, Пэтси. Свободный стул — Мэгги нет, потом Фрэнк. Единственная женщина из
семьи Клири — Джастина, пламя волос притушено черным кружевным шарфом. Рядом с
нею Лион. И полно незнакомых, но они всей душой разделяют сегодня чувства тех,
кто приехал из Дрохеды. А для него сегодня все по-особенному, сегодня у него
день необычайный. Едва ли не такое чувство, словно он отдает родного сына.
Ральф улыбнулся, вздохнул. Что-то испытывает сейчас Витторио, посвящая Дэна в
сан?
Быть может оттого, что ему сегодня так мучительно не хватало
матери, на торжественном приеме, который устроили в его честь кардинал Витторио
и Ральф, Дэн постарался прежде всего перекинуться хотя бы несколькими словами с
Джастиной. В черной сутане, с белоснежной полосой над глухим черным воротом, он
просто великолепен, подумала сестра; и, однако, ничуть не похож на священника.
Скорее на актера в роли священника; но это пока не заглянешь ему в глаза. А в
глазах и вправду какое-то внутреннее сияние, что-то его преображает, и
понимаешь — он не просто очень красив, он единственный, другого такого нет.
— Ваше преподобие отец О'Нил, — сказала Джастина.
— Я еще с этим не освоился, Джас.
— Легко понять. У меня никогда в жизни не было такого
чувства, как сейчас в соборе святого Петра, а уж каково это было для тебя — и
представить не могу.
— Ну, наверно можешь, где-то внутри. Если б совсем не
могла, из тебя не вышла бы такая прекрасная актриса. Но у тебя, Джас, это идет
от подсознания, а в сознание прорывается только тогда, когда тебе самой нужно
все осмыслить.
Они сидели вдвоем на диванчике в дальнем углу, никто не
подходил и не мешал им.
Помолчав, Дэн сказал:
— Я так рад, что и Фрэнк приехал. — Фрэнк в эту
минуту оживленно разговаривал с Лионом, никогда еще племянник и племянница не
видели его таким. — У меня есть знакомый старик священник, давний беженец
из Румынии, — продолжал Дэн, — он как-то совсем по-особенному говорит
иногда о человеке «несчастный», с таким состраданием… Не знаю почему, но я
всегда так говорю себе про нашего Фрэнка. А правда, Джас, почему это?
Но Джастина не признавала никаких уступок и обходов, ее
поглощало самое главное.
— Я готова убить маму! — сказала она сквозь
зубы. — Как она смела так с тобой поступить!
— Что ты, Джас! Я ее понимаю. И ты попробуй понять.
Если бы это со злости или в отместку, мне стало бы горько, но ты же ее знаешь
не хуже меня, ты и сама понимаешь, ничего такого нет. Я скоро съезжу в Дрохеду.
Поговорю с ней, и тогда все объяснится.
— Наверно, сыновья терпеливей относятся к своим
матерям, чем дочери. — Губы Джастины печально искривились, она пожала
плечами. — Наверно, даже лучше, что я предпочитаю жить сама по себе, зато
никому не навяжу себя в качестве мамаши.
В обращенных на нее синих глазах светилась бесконечная
доброта и нежность; Джастина ощетинилась: уж не вздумал ли Дэн ее жалеть?!
— Почему ты не выходишь замуж за Лиона? — вдруг
спросил он.
Она так и ахнула, даже рот раскрыла. Ответила растерянно:
— Он мне не предлагал.
— Только потому, что думает — ты откажешь. Но это можно
уладить.
Не подумавши, она ухватила его за ухо, совсем как в детстве.
— Только попробуй, преподобный балда! Держи язык за
зубами, слышишь? Я Лиона не люблю!!! Просто он мой друг, и я хочу, чтоб он
оставался мне другом. Только посмей хоть свечку за это поставить, и вот честное
слово, я сяду, скошу глаза и прокляну тебя, — помнишь, когда-то это
колдовство тебя до смерти пугало?
