— Да, понимаю, вы правы. Вам утешительно будет слышать
в доме молодые голоса.
— Ну нет, жить они здесь не будут, — возразила
она. — Пускай поселятся в доме старшего овчара у реки, подальше от меня. Я
вовсе не в восторге от детей и от детского крика.
— А вам не совестно так обращаться с единственным
братом, Мэри, хоть он и много моложе вас?
— Он унаследует все мое состояние — пускай сперва
потрудится, — отрезала Мэри Карсон.
За неделю до того, как Мэгги исполнилось девять, Фиона Клири
родила еще одного сына, но перед этим, как она считала, ей везло: несколько лет
детей не прибавлялось, только и случились два выкидыша. В девять лет Мэгги
стала уже настоящей помощницей. А Фионе минуло сорок — возраст немалый, носить
и рожать уже не под силу. И мальчик, Хэролд, родился слабеньким; впервые на
памяти семьи в дом зачастил доктор.
И, как водится, пошла беда за бедой. После войны в сельском
хозяйстве вместо расцвета настал упадок. Все трудней становилось найти работу.
Однажды вечером, когда кончили ужинать, старик Энгус
Мак-Уэртер доставил в дом Клири телеграмму, и Пэдди вскрыл ее дрожащими руками:
телеграммы добрых вестей не приносят. Мальчики стеснились вокруг, только Фрэнк
взял чашку чая и вышел из-за стола. Фиа проводила его глазами и обернулась,
услышав, как охнул Пэдди.
— Что случилось? — спросила она. Пэдди смотрел на
листок бумаги такими глазами, словно тот возвещал чью-то смерть.
— Это от Арчибальда, мы ему не нужны. Боб яростно
грохнул кулаком по столу: он давно мечтал пойти с отцом работать помощником
стригаля и начать должен был на ферме Арчибальда.
— Почему он так подло нас подвел, папа? Нам же завтра
надо было приступать!
— Он не пишет почему, Боб. Наверно, какой-нибудь гад
нанялся за меньшую плату и перебежал мне дорогу.
— Ох, Пэдди, — вздохнула Фиа.
В колыбели у очага заплакал маленький Хэл, но Фиа еще и
шевельнуться не успела, а Мэгги уже очутилась около него; вернулся Фрэнк, стал
на пороге с чашкой в руке и не сводил глаз с отца.
— Что ж, видно, придется мне съездить потолковать с
Арчибальдом, — сказал наконец Пэдди. — Теперь уже поздно искать
другое место, но пускай объяснит толком, почему он меня подвел. Будем надеяться,
что пока нас хоть на дойку где-нибудь возьмут, а в июле начнется стрижка у
Уиллоуби.
Из груды белья, что лежало для тепла рядом с печкой, Мэгги
вытащила пеленку, аккуратно разостлала на рабочем столе, вынула из плетеной
колыбели плачущего младенца. На голове у него золотился яркий, под стать всем
Клири, редкий пушок; Мэгги проворно и ловко, не хуже матери, перепеленала
братишку.
— Мамочка Мэгги, — поддразнил Фрэнк, — Ничего
подобного! — сердито отозвалась она. — Просто я помогаю маме.
— Я знаю, — мягко сказал Фрэнк. — Ты у нас
умница, малышка Мэгги.
Он подергал бант из белой тафты у нее на затылке и свернул
его на сторону.
Мэгги вскинула серые глазищи, посмотрела на Фрэнка с
обожанием. Над мотающейся головкой младенца лицо ее казалось почти взрослым. У
Фрэнка защемило сердце — ну почему на нее это свалилось, она сама еще ребенок,
ей бы нянчиться только с куклой, но та теперь забыта, сослана в спальню. Если
бы не Мэгги и не мать, Фрэнк бы давным-давно ушел из дому. Он угрюмо посмотрел
на отца — вот кто виноват, что в семье появилось еще одно живое существо и все
перевернуто вверх дном. Теперь отца не взяли на ферму, где он всегда стриг
овец, и поделом.
Почему-то ни другие мальчики, ни даже Мэгги не вызывали у
него таких мыслей, как Хэл; но на этот раз, когда талия матери начала
округляться, Фрэнк был уже достаточно взрослый, мог бы уже и сам жениться и
стать отцом семейства. Все, кроме малышки Мэгги, чувствовали себя неловко, а
мать — особенно. Мальчики исподтишка ее оглядывали, и она пугливо съеживалась,
и пристыженно отводила глаза, и не могла выдержать взгляд Фрэнка. Ни одна
женщина не должна бы переживать такое, в тысячный раз говорил себе Фрэнк,
вспоминая, какие душераздирающие стоны и вопли доносились из спальни матери в
ночь, когда родился Хэл; Фрэнка, уже взрослого, не отправили тогда к соседям,
как остальных. А теперь отец потерял работу, получил от ворот поворот, так ему
и надо. Порядочный человек уже оставил бы жену в покое.
Мать смотрела через весь длинный стол на Пэдди, при свете
недавно проведенного электричества ее волосы были точно золотая пряжа,
правильный профиль такой красоты — не сказать словами. Как же это случилось,
что она, такая прелестная, такая утонченная, вышла за бродягу,
стригаля-сезонника родом с болот Голуэя? И пропадает она тут понапрасну, как и
ее сервиз тонкого фарфора, и красивые полотняные скатерти, и персидские ковры в
гостиной, никто ничего этого не видит, потому что жены таких, как Пэдди, ее
чуждаются. При ней им неловко, они вдруг замечают, что слишком крикливы, неотесаны
и не знают, как обращаться со столовым прибором, если в нем больше одной вилки.
Иногда в воскресенье мать одиноко садилась в гостиной за
маленький клавесин у окна и играла, хотя за недосугом, без практики, пальцы ее
давно утратили беглость и она справлялась теперь лишь с самыми простыми
пьесками. В такие часы Фрэнк прятался под окном, среди сирени и лилий, закрывал
глаза и слушал. И тогда ему виделось: мать в длинном пышном платье из нежнейших
бледно-розовых кружев сидит за клавесином в огромной комнате цвета слоновой
кости, озаренная сияньем свеч в великолепных канделябрах. От этого видения ему
хотелось плакать, но теперь он уже никогда не плачет — с того памятного вечера
в сарае, с тех пор, как полиция вернула его домой.
Мэгги опять уложила Хэла в колыбель и отошла к матери. Вот и
эта пропадает понапрасну. Тот же гордый тонкий профиль; и в руках, и в совсем
еще детской фигурке тоже что-то от матери. Когда вырастет, она будет вылитая
мать. А кто тут на ней женится? Тоже какой-нибудь ирландец-стригаль или тупой
мужлан с молочной фермы под Уэхайном? Она достойна лучшей участи, но рождена не
для лучшего. Выхода никакого нет, так все говорят, и с каждым годом все
непоправимей убеждаешься, что это правда.
Внезапно ощутив на себе его взгляд, и Фиа, и Мэгги обернулись,
одарили его несказанно нежной улыбкой — так улыбаются женщины только самым
дорогим и любимым. Фрэнк поставил чашку на стол и вышел за дверь кормить собак.
Если бы он мог заплакать или убить кого-нибудь! Что угодно, лишь бы избавиться
от этой боли!
Через три дня после того, как Пэдди потерял работу у
Арчибальда, пришло письмо от Мэри Карсон. Он прочел его тут же на почте в
Уэхайне, как только получил, и вернулся домой вприпрыжку, точно маленький.
— Мы едем в Австралию! — заорал он и помахал перед
ошарашенным семейством дорогой веленевой бумагой.
Тишина, все глаза прикованы к Пэдди. Во взгляде Фионы испуг,
и во взгляде Мэгги тоже, но глаза мальчиков радостно вспыхнули, а у Фрэнка
горят как уголья.
