Несколько лет кряду дождей выпадало почти достаточно; в
речке воды было мало, но в цистернах примерно до половины. И трава еще
неплохая, хотя далеко не такая сочная, как в лучшие времена.
— Наверно, будет хуже, — мрачно предсказала Мэри
Карсон.
Но прежде настоящей засухи им довелось испытать наводнение.
В середине января эти места задело южным крылом налетающих с северо-запада
муссонов. Эти могучие ветры бесконечно коварны и изменчивы. Порой они приносят
летние ливни лишь на краешек австралийского материка, а порой врываются
глубоко, до самого Сиднея, и оделяют злосчастных горожан дождливым летом. На
этот раз в январе небо внезапно затянули черные набрякшие тучи, ветер рвал их в
клочья, и хлынул дождь — не быстрый проливной дождик, но дождь упорный,
яростный, сущий потоп, и не было ему конца.
Их предостерегли заранее; явился Непоседа Уильяме с
повозкой, нагруженной до отказа, и с дюжиной запасных лошадей — он спешил
снабдить округу всем необходимым, пока дожди не отрезали путь к дальним фермам.
— Идут муссоны, — сказал он, свертывая самокрутку,
и кнутом показал на груды провизии, припасенной сверх обычного. — Реки
того гляди выйдут из берегов — и Купер, и Барку, и Дайамантина, а Разлив уже
разлился. Весь Квинсленд на два фута покрыло водой, они там, бедняги, ищут хоть
какой холмик, куда бы повыше загнать овец.
Внезапно поднялась сдерживаемая тревога; Пэдди и мальчики
работали как бешеные, переводили овец с низинных выгонов как можно дальше от
своей речки и от Баруона. Приехал отец Ральф, оседлал свою лошадь и вместе с
Фрэнком и лучшими собаками поспешил на выгоны, лежащие по берегу Баруона, а
Пэдди и оба овчара, прихватив по одному из мальчиков, разъехались каждый в свою
сторону.
Отец Ральф и сам был превосходный овчар. Он ехал на
чистокровной каурой кобыле — подарке Мэри Карсон — в светло-коричневых
безупречного покроя брюках для верховой езды, в коричневых, начищенных до
блеска высоких сапогах, в белоснежной рубашке, рукава закатаны и открывают
мускулистые руки, ворот распахнут и открывает гладкую загорелую грудь. Фрэнк в
серой фланелевой нижней рубашке и старых мешковатых штанах из серой саржи,
перетянутых ниже колен ремешками, чувствовал себя жалким ничтожеством. Да так
оно и есть, сердито подумал он, проезжая за стройным всадником на изящной
лошадке среди самшитов и сосен заречной рощи. Под Фрэнком была норовистая пегая
племенная кобыла, злобная, упрямая скотина, которая люто ненавидела всех других
лошадей. Взбудораженные собаки лаяли, прыгали, рычали друг на друга и сцепились
было, но присмирели, когда отец Ральф безжалостно и метко хлестнул по ним
пастушьим кнутом. Казалось, этот человек умеет все на свете, он знал, как
свистом подать собакам любую команду, и кнутом владел куда лучше Фрэнка,
который только еще учился этому редкостному искусству австралийских пастухов.
Громадный свирепый квинслендский пес-вожак проникся
преданной любовью к отцу Ральфу и покорно следовал за ним, явно не считая
Фрэнка хозяином. Фрэнка это почти не обижало; из сыновей Пэдди ему одному не
полюбилась жизнь в Дрохеде. Он отчаянно рвался из Новой Зеландии — но вовсе не
за тем, что нашел здесь. Он возненавидел нескончаемые объезды выгонов и эту
жесткую землю, на которой приходилось спать чуть не каждую ночь, и этих злобных
псов — их не приласкаешь, и если они плохо несут свою пастушью службу, их
пристреливают.
Но ехать верхом, когда над головой сгущаются тучи, —
это уже попахивает приключением; и даже деревья не просто со скрипом гнутся под
порывами ветра, но будто приплясывают в диком веселье. Отец Ральф неутомим,
точно одержимый, подстрекает и горячит собак, напускает на рассеянных по
равнине ничего не подозревающих овец, быстрые тени стелются в траве, гонят
перед собою безмозглые клубки шерсти — и те скачут, блеют в страхе и, наконец
сбитые в кучу, бегут, куда надо. Не будь собак, горсточке людей нипочем бы не
управиться с таким огромным имением, как Дрохеда; специально обученные пасти
коров и овец, эти псы на диво умны и почти не нуждаются в приказаниях.
К ночи отец Ральф, с помощью собак и Фрэнка, который тянулся
за ними, как мог, вывел с одного выгона всех овец — обычно на эту работу уходит
несколько дней. У ворот второго выгона, где росли несколько деревьев, он
расседлал свою кобылку и сказал бодро, что, пожалуй, они и с этого участка
сумеют вывести стадо прежде, чем хлынет дождь. Собаки, высунув языки,
растянулись в траве, свирепый квинслендец-вожак раболепно льнул к ногам
священника. Фрэнк вытащил из переметной сумы мерзкого вида куски кенгурового
мяса, швырнул собакам, и они, огрызаясь и оттирая друг друга, накинулись на
еду.
— Паршивое зверье, — сказал Фрэнк. — Прямо
шакалы какие-то, порядочные собаки так себя не ведут.
— Мне кажется, господь бог скорее всего задумал собак
именно такими, — мягко возразил отец Ральф. — Они проворны, умны,
воинственны, и их почти невозможно приручить. Мне они, признаться, больше по
вкусу, чем балованные комнатные собачки. — Он улыбнулся. — Вот и
кошки тоже. Вы видели, какие кошки на скотном дворе? Дикие, злобные, сущие
пантеры; ни за что не подпустят к себе человека. Но охотятся превосходно и
вовсе не нуждаются, чтобы люди их опекали и кормили.
Он извлек из своей переметной сумы кусок холодной баранины,
хлеб, масло, отрезал ломоть баранины, остальную протянул Фрэнку. Положил хлеб и
масло на бревно между ними и с явным наслаждением впился белыми зубами в мясо.
Жажду утолили из брезентовой фляжки, потом свернули по самокрутке.
Неподалеку стояло одинокое дерево вилга; отец Ральф указал
на него самокруткой.
— Вот место для ночевки, — сказал он, снял с
лошади седло, отвязал одеяло.
Фрэнк пошел за ним к вилге — дереву, которое считают самым
красивым в этой части Австралии. Крона его почти круглая, листва
светло-зеленая, очень густая. Ветви спускаются совсем низко, их легко достают
овцы, и потому снизу каждое дерево как бы подстрижено ровно-ровно, будто живая
изгородь в саду. Вилга всего надежней укроет от дождя, ведь у других деревьев
Австралии листва не такая густая, как в землях, которые богаче влагой.
Отец Ральф вздохнул, лег и приготовился снова закурить.
— Вы несчастливы, Фрэнк, я не ошибаюсь? — спросил
он.
— А что это такое — счастье?
— Сейчас счастливы ваш отец и братья. А вы, ваша мама и
сестра — нет. Вам не нравится в Австралии?
— Здесь — нет. Я хочу перебраться в Сидней. Может, там
я сумею чего-то добиться.
— В Сидней? Но ведь это гнездилище порока, —
улыбнулся отец Ральф.
— Ну и пускай! Тут я связан по рукам и ногам, все равно
как было в Новой Зеландии; никуда от него не денусь.
— От него?
Но у Фрэнка это вырвалось ненароком, и он не желал
продолжать. Лежал и смотрел вверх, на листья.
— Сколько вам лет, Фрэнк?
