Но в начале февраля жизнь Мэгги и Стюарта круто изменилась.
Их отослали в Джиленбоун, в монастырскую школу с пансионом, потому что ближе
учиться было негде. Хэл, когда подрастет, будет учиться заочно, в школе,
которую устроили доминиканцы в Сиднее, сказал Пэдди, но Мэгги и Стюарт привыкли
к учителям, и Мэри Карсон великодушно предложила платить за пансион и ученье в
монастыре Креста господня. Притом у Фионы слишком много хлопот с маленьким
Хэлом, некогда ей следить еще и за тем, как они учатся. С самого начала
подразумевалось, что образование Джека и Хьюги закончено: Дрохеде они нужны
были для работы на земле, а им только того и хотелось.
Странной показалась Мэгги и Стюарту после Дрохеды, а главное
— после школы Пресвятого Сердца в Уэхайне мирная жизнь в монастыре Креста
господня. Отец Ральф тонко дал монахиням понять, что эти двое детей — его
подопечные, а их тетка — самая богатая женщина в Новом Южном Уэльсе. И вот
застенчивость Мэгги преобразилась из порока в добродетель, а Стюарт своей
необычайной отрешенностью, привычкой часами смотреть куда-то в невообразимую
даль заслужил прозвище «маленького святого».
Да, тут жилось очень мирно, потому что пансионеров было
совсем мало: жители округа, достаточно богатые, чтобы учить своих отпрысков в
закрытой школе с пансионом, неизменно предпочитали посылать их в Сидней. В
джиленбоунском монастыре пахло лаком и цветами, в полутемных коридорах с
высокими сводами обдавало тишиной и явственно ощутимым благочестием. Все
говорили вполголоса, жизнь проходила словно за тончайшей черной вуалью. Детей
никто не лупил тростью, никто на них не кричал, и притом был на свете отец
Ральф.
Он постоянно навещал их и так часто брал к себе домой, что
даже перекрасил спальню, где ночевала Мэгги, в нежно-зеленый цвет, купил новые
занавески на окна и новое одеяло. Стюарт по-прежнему спал в комнате, которую
дважды окрашивали все так же — кремовой с коричневым; отец Ральф вовсе не задумывался,
хорошо ли Стюарту.
Просто он спохватился, что надо пригласить еще и его, чтобы
не было обиды.
Отец Ральф и сам не знал, почему он так привязался к Мэгги,
да, по правде говоря, и не удосужился спросить себя об этом. Началось с того,
что ему стало ее жаль в тот давний день на пыльном вокзале, когда он заметил ее
растерянную, позади всех; она в семье на отшибе, потому что девочка, с
неизменной проницательностью догадался он. Но его ничуть не заинтересовало,
почему в стороне держался и Фрэнк, и жалости к Фрэнку он тоже не ощутил. Было
во Фрэнке что-то такое, что убивало и нежность, и сочувствие — этому угрюмому
сердцу не хватало внутреннего света. А Мэгги? Она тогда нестерпимо растрогала
отца Ральфа, и, право же, он не понимал отчего. Да, ему нравятся эти
необыкновенного цвета волосы, и цвет и разрез ее глаз — глаза у нее материнские
и уже поэтому красивые, но еще милее, выразительнее; и характер истинно
женский: податливость, но притом безграничная сила. Мэгги отнюдь не мятежная
душа, совсем напротив. Всю свою жизнь она будет покоряться, смиренная узница
своей женской доли.
Но нет, это еще не все. Загляни он в себя поглубже, он, быть
может, понял бы, что его чувство к этой девочке рождено странным сочетанием
времени, места и характера. Никто о ней всерьез не думает, а значит, есть в ее
жизни пустота, которую он может заполнить и наверняка заслужит ее
привязанность; она еще совсем ребенок и, значит, ничем не грозит его образу
жизни и его доброму имени пастыря; она красива, а все красивое доставляет ему удовольствие;
и, наконец, — в этом он меньше всего склонен был себе признаться, —
она сама заполняла пустоту в его жизни, которую не мог заполнить бог, потому
что она живое любящее существо, способное ответить теплом на тепло. Осыпать ее
подарками нельзя, чтобы не ставить в неловкое положение семью, а потому он
старался почаще с ней видеться и немало времени и выдумки потратил, заново
отделывая для нее комнату в церковном доме — не столько затем, чтобы порадовать
девочку, главное — чтобы создать достойную оправу для своей жемчужины. Ничто
дешевое, второсортное для нее не годится.
В начале мая в Дрохеду собрались стригали. От Мэри Карсон ни
один пустяк не ускользал в Дрохеде — ни распределение отар по выгонам, ни взмах
пастушьего кнута; за несколько дней до прихода стригалей она вызвала к себе
Пэдди и, как всегда утопая в глубоком кресле, подробно, до мелочей
распорядилась, что и как надо делать. Падрика, привычного к скромным масштабам
Новой Зеландии, с первых дней ошеломил огромный сарай-стригальня с отделениями
для двадцати шести мастеров; и теперь, после разговора с сестрой, от цифр и
прочих сведений у него гудело в голове. Оказалось, в Дрохеде стригут не только
своих овец, но еще и овец из Бугелы, Диббен-Диббена и Бил-Била. А это значит,
что все и каждый в имении, и мужчины и женщины, должны работать без роздыха. По
обычаю, стрижка овец — работа общая, и жители окрестных ферм, которые
пользуются отлично оборудованной для этого Дрохедой, всячески стараются помочь,
но тяжелее всех неминуемо приходится здешним.
Стригали приводят кого-нибудь, кто стряпает на всю артель,
провизию покупают в Дрохеде, но надо, чтобы здешних запасов хватило, надо
загодя вычистить, вымыть старые, сколоченные кое-как бараки, и кухню при них, и
нехитрую пристройку для мытья, наготовить тюфяков и одеял. Не все фермы
устраивали стригалей с такими удобствами, но Дрохеда гордилась своим
гостеприимством и славой «распрекрасного места для стрижки». Ни в каких других
общих начинаниях Мэри Карсон участия не принимала, зато уж тут она не скупилась.
Ее стригальня была не только одной из крупнейших в Новом Южном Уэльсе, но и
требовала лучших стригалей, мастеров вроде Джеки Хау; больше трехсот тысяч овец
надо будет остричь, прежде чем стригали погрузят свои закатанные в одеяла
пожитки в старый грузовик подрядчика и покатят туда, где их ждет еще работа.
Фрэнк уже две недели не был дома. Вдвоем со старым овчаром
Питом Пивной Бочкой, прихватив двух запасных лошадей, собак и двуколку,
нагруженную их нехитрыми пожитками, которую нехотя волокла ленивая кляча, он
ездил на дальние западные участки: надо было пригнать оттуда овец, постепенно
сводить их вместе, отбирать и сортировать. Тягучая, утомительная работа, ничего
похожего на ту неистовую гонку перед наводнением. На каждом участке свои
загоны, там можно отчасти распределить и пометить овец, пока не придет их
черед. При самой стригальне размещаются зараз только десять тысяч овец, так что
все время, пока работают стригали, вздохнуть будет некогда — знай мотайся
взад-вперед, заменяй уже остриженных овец нестрижеными.
В кухне Фрэнк застал мать за ее вечной, нескончаемой
работой: она стояла у раковины и чистила картошку.
— Мам, это я! — весело окликнул он. Она круто
обернулась, и, после двух недель, что они не виделись, Фрэнк сразу заметил ее
живот.
— О господи! — вырвалось у него.
Радость в ее глазах погасла, лицо залилось краской стыда;
она прикрыла руками вздувшийся фартук, будто руки могли спрятать то, чего уже
не прятала одежда.
Фрэнка затрясло.
— Мерзкий старый козел!
