От жара занялась и вилга, мягкая эфироносная древесина
взорвалась, во все стороны полетели обломки. Куда ни глянь, вокруг стеной —
огонь; пылают деревья, вспыхнула под ногами трава. Жалобно заржала лошадь, и
Пэдци всем сердцем рванулся к ней — не может он бросить несчастное животное на
погибель, беспомощное, на привязи. Взвыла собака, и вой перешел в отчаянный,
почти человеческий вопль. Мгновенье пес метался, точно живой факел, — и
рухнул в горящую траву. Еще и еще вой — собак одну за другой охватывало
стремительное пламя, ветер мчал его, и не уйти было ни одной живой твари, самой
быстроногой или крылатой. Малую долю секунды Пэдди соображал, как бы добраться
до лошади, и тут волосы его опалил огненный метеор, он опустил глаза — к его
ногам упал изжаренный заживо большой попугай.
И вдруг Пэдди понял — это конец. Из этого ада нет выхода ни
для него, ни для лошади. Не успел додумать — за спиной вспыхнул еще один сухой
эвкалипт, во все стороны, как от взрыва, полетели клочья пылающей смолистой
коры. Кожа на руках Пэдди почернела и сморщилась, пламенные волосы его впервые
затмило пламя более яркое. Нет таких слов, которыми можно описать подобную
смерть: огонь вгрызается внутрь. И сгорают последними, последними перестают
жить сердце и мозг. Пэдди метался в этом жертвенном костре, одежда на нем
пылала, он исходил криком. И этот смертный вопль был — имя жены.
Остальные мужчины успели вернуться на Главную усадьбу до
бури, завели лошадей на конный двор и разошлись кто в барак для работников, кто
в Большой дом. В ярко освещенной гостиной Фионы, у мраморного камина, где жарко
горели большие поленья, собрались братья Клири и прислушивались к буре — в эти
дни их не тянуло выйти и посмотреть, как она бушует. Так славно пахли смолистым
эвкалиптом дрова, так соблазнительно громоздились на передвижном чайном столике
пирожки и сандвичи. Пэдди к вечернему чаю не ждали — ему слишком далеко, не
успеет.
Часам к четырем тучи откатились на восток, и все невольно
вздохнули свободнее; во время сухих бурь тревога не отпускала, хотя в Дрохеде
на всех до единой постройках имелись громоотводы. Джек с Бобом встали и вышли
из дому — сказали, что хотят немного проветриться, на деле же обоим хотелось
отдохнуть от недавнего напряжения.
— Смотри! — Боб показал на запад. Над вершинами
деревьев, что кольцом окружали Главную усадьбу, разрасталась, отсвечивая
бронзой, туча дыма, бешеный ветер рвал ее края, и они развевались клочьями
летящих знамен.
— О Господи! — Джек кинулся в дом, к телефону.
— Пожар, пожар! — закричал он в трубку, и все, кто
был в комнате, ошеломленные, обернулись, потом выбежали наружу. — В
Дрохеде пожар, страшнейший!
Джек дал отбой — довольно было сказать это телефонистке в
Джилли: все, кто пользуется общей линией, обычно снимают трубку, едва у них
звякнет аппарат. Хотя за годы, что семья Клири жила в Дрохеде, в джиленбоунской
округе не было ни одного большого пожара, все знали наизусть, как надо
поступать.
Братья побежали за лошадьми, работники высыпали из бараков,
миссис Смит отперла один из сараев-складов и десятками раздавала дерюжные
мешки. Дым встает на западе и ветер дует с запада, — значит, пожар
надвигается сюда, на усадьбу. Фиа сбросила длинную юбку, натянула брюки Пэдди и
вместе с Мэгги побежала к конюшням — сейчас на счету каждая пара рук, способных
держать мешок.
На кухне миссис Смит, не жалея дров, жарко затопила плиту,
ее помощницы снимали с вбитых в потолок крючьев огромные котлы.
— Хорошо, что вчера закололи вола, — сказала
экономка. — Минни, вот тебе ключ от кладовой, где спиртное. Подите с Кэт,
притащите все пиво и ром, сколько есть, потом принимайтесь печь лепешки, а я
буду тушить мясо. Да поскорей вы, поскорей!
Лошадей взбудоражила буря, а теперь они еще и дым учуяли и
не давались седлать; Фиа с Мэгги вывели двух беспокойных, упирающихся
чистокровок во двор, чтобы легче с ними совладать. Пока Мэгги воевала с каурой
кобылой, по проселку, ведущему от джиленбоунской дороги, тяжело топая,
подбежали двое — явно бродяги-сезонники.
— Пожар, хозяйка, пожар! Найдется у вас еще пара
лошадей? Давайте мешки!
— Возьмите вон там, у сарая. Господи, хоть бы никого из
ваших огонь не захватил! — сказала Мэгги, не знала она, где в эту минуту
был ее отец.
Они схватили дерюжные мешки и бурдюки с водой, которые дала
им миссис Смит; Боб и все мужчины с Главной усадьбы уже минут пять как уехали.
Эти двое поскакали вдогонку, Фиа с Мэгги выехали последними — галопом к реке,
на другой берег и дальше, навстречу дыму.
У дома остался Том, старик-садовник; работая насосом, он
наполнил грузовик-цистерну, завел мотор. Конечно, такой пожар никакими запасами
не потушишь, разве только хлынет проливной дождь, но надо подвезти воду, чтоб
мочить мешки, да и одежду людей, которые ими орудуют. Том переключил машину на
малую скорость, одолевая подъем на противоположный берег, и мимолетно оглянулся
— вот он стоит, опустелый дом главного овчара, и за ним еще два пустующих
домика, это — самое уязвимое место Главной усадьбы, только здесь то, что может
загореться, оказалось близко к деревьям на другом берегу. Старик Том поглядел
на запад, покачал головой, с внезапной решимостью стал пятить машину и
ухитрился задом вывести ее обратно через реку на ближний берег. Пожар там, на
выгонах, никакая сила не остановит, люди вернутся ни с чем. Над устьем ущелья,
у дома главного овчара, где и сам он, бывало, квартировал, Том привернул к
цистерне шланг и щедро полил дом, потом перешел к двум домикам поменьше, облил
и их. Вот где он поможет верней всего — пропитает эти дома водой насквозь, чтоб
ни в коем случае не загорелись.
Мэгги и Фиа ехали рядом, а туча дыма на западе росла, и
ветер сильней и сильней обдавал запахом гари. Быстро темнело; с запада по
выгону мчалось все больше разной живности — кенгуру и дикие кабаны,
перепуганные овцы и коровы, страусы эму, и огромные ящерицы гоанны, и тысячи
кроликов. Выезжая с Водоемного на Вилла-Биллу (в Дрохеде у каждого выгона было
свое название), Мэгги заметила — Боб оставил все ворота настежь. Но у овец не
хватало ума бежать в открытые ворота, они останавливались в трех шагах левей
или правей и слепо, бестолково тыкались в изгородь.
Когда всадники подъехали к краю пожара, он был уже на десять
миль ближе, огонь распространялся и вширь, все шире с каждой секундой. Лошади
пугливо плясали под седоками, а они беспомощно смотрели на запад — яростные
порывы ветра переносили пламя по высокой сухой траве от дерева к дереву, от
рощи к роще. Нечего и думать остановить его здесь, на равнине, его и целая
армия не остановит. Надо вернуться на усадьбу и попробовать отстоять хотя бы
ее. Пожар наступает уже фронтом шириной в пять миль; если не погнать сейчас же
усталых лошадей во всю мочь, от него не уйти. Жаль овец, очень, очень жаль. Но
ничего не поделаешь.
Они вброд возвращались через реку, копыта зашлепали по
мелкой воде; старик Том все еще поливал пустые дома на восточном берегу.
