Непрошеные слушатели ахнули, и он невольно усмехнулся.
Нельзя же крикнуть в трубку — эй, вы все, дайте отбой, не подслушивайте, —
ведь у оторванных огромными просторами друг от друга джиленбоунцев нет иного
общего развлечения, но, не подключись они все к линии, архиепископу слышно было
бы много лучше.
— Если разрешите, ваше высокопреосвященство, я здесь
задержусь на похороны и позабочусь о вдове и оставшихся детях… Да, ваше
высокопреосвященство, благодарю вас. Я вернусь в Сидней, как только будет
возможно.
Телефонистка тоже слушала разговор; отец Ральф дал отбой и
тотчас опять снял трубку.
— Пожалуйста, соедините меня опять с Бугелой, Дорин. Он
поговорил несколько минут с Мартином Кингом и решил, что августовский зимний
холод позволяет отложить похороны до послезавтра. Многие захотят быть на этих
похоронах, несмотря на распутицу, хоть и придется ехать верхом; но на дорогу
уйдет немало времени и сил.
Вернулась Мэгги с бальзамом, но не предложила сама смазать
ушибы, а лишь молча протянула флакон. И сухо сообщила: миссис Смит приготовит
для гостя горячий ужин в малой столовой через час, так что он успеет сначала
принять ванну. Отцу Ральфу стало не по себе — Мэгги, видно, почему-то считает,
что он обманул ее надежды, но с чего ей так думать, на каком основании она его
осудила? Она ведь знала, кто он такой, отчего же ей сердиться?
Ранним хмурым утром горсточка всадников вместе с телами
погибших добралась до берега речки и здесь остановилась. Джилен еще не вышел из
берегов, однако стал уже настоящей быстрой и полноводной рекой глубиною в
добрых тридцать футов. Отец Ральф на своей каурой кобыле переправился вплавь им
навстречу, он уже надел епитрахиль; все остальное, необходимое пастырю, было у
него в чемоданчике, притороченном к седлу. Фиа, Боб, Джек, Хьюги и Том стояли
вокруг, а он снял холст, которым укрыты были тела, и приготовился совершить
последнее помазание. После Мэри Карсон ничто уже не могло вызвать у него
брезгливости; но в Пэдди и Стюарте не было ничего отталкивающего. Лица обоих
почернели — у Пэдди от огня, у Стюарта от удушья, но священник поцеловал обоих
нежно и почтительно.
Пятнадцать миль тащили ломовые лошади тяжелый лист рифленого
железа по рытвинам и ухабам, и позади пролегла глубокая колея, шрам в земле,
которого не скрыть даже густым травам, что поднимутся здесь в ближайшие годы.
Но дальше, казалось, пути нет — до Большого дома Дрохеды осталась всего миля, а
через бурлящую реку не переправиться. И вот все стоят и смотрят на вершины
призрачных эвкалиптов, видные отсюда даже сквозь завесу дождя.
Боб повернулся к отцу Ральфу.
— Придумал, — сказал он. — Придется это
сделать вам, ваше преподобие, у вас одного лошадь не измученная. Нашим только
бы на тот берег перебраться, на большее их не хватит, столько уже тащились по
грязи и по холоду. Езжайте в усадьбу, там найдутся пустые бензиновые баки на
сорок четыре галлона, надо их закрыть наглухо, чтоб крышки не съехали и не было
щелей. В крайнем случае запаять. Нужно бы двенадцать штук, самое малое десять.
Связать вместе и переправить на этот берег. Мы их подведем под это железо,
закрепим, и оно пойдет вплавь, как баржа.
Да, это было разумнее всего, и отец Ральф поехал. В Большом
доме он застал Доминика О'Рока из Диббен-Диббена с двумя сыновьями; по здешним
расстояниям О'Рок был сосед из ближайших. Отец Ральф объяснил, что надо делать,
и они тотчас принялись за работу — шарили по сараям в поисках пустых баков,
опорожнили те, в которых вместо бензина хранился овес, отруби и прочие припасы,
отыскивали крышки, припаивали их к бакам, не тронутым ржавчиной и с виду
достаточно крепким, чтобы выдержать переправу с грузом через буйную речку. А
дождь все лил и лил. Он зарядил еще на два дня.
— Доминик, мне очень неприятно просить вас об этом, но
когда братья Клири попадут сюда, они сами будут полумертвые от усталости.
Похороны завтра, откладывать больше нельзя, и если даже гробовщик в Джилли
успел бы сделать гробы, сюда их по такой распутице не доставить.
Может, кто-нибудь из вас сумеет сколотить два гроба? А с
бочками на тот берег мне хватит и одного помощника.
Сыновья О'Рока кивнули; им совсем не хотелось видеть, во что
огонь превратил Пэдди, а вепрь — Стюарта.
— Гробы мы сделаем, пап, — сказал Лайем. Сначала
волоком, потом вплавь лошади отца Ральфа и Доминика перетащили баки на другой
берег.
— Послушайте, святой отец! — крикнул по дороге
Доминик. — Нам вовсе незачем копать могилы в этакой грязи! Прежде я думал,
ну и гордячка Мэри, надо же, мраморный мавзолей у себя на задворках для Майкла
отгрохала, а сейчас прямо расцеловал бы ее за это.
— Вот это верно! — крикнул в ответ отец Ральф.
Баки закрепили под листом железа, по шесть с каждой стороны,
прочно привязали покрывающий его брезент и перевели вброд измученных ломовых
лошадей, натягивая канат, который под конец и должен был перетащить плот.
Доминик и Том перебрались верхом на этих рослых конях и уже на другом берегу,
на самом верху, остановились и оглянулись, а оставшиеся прицепили самодельную
баржу, спустили по берегу к самой кромке и столкнули на воду. Под отчаянные
мольбы и уговоры Тома и Доминика лошади шагом тронулись, и плот поплыл. Его
жестоко болтало и качало, и все же он держался на плаву, пока его не вытащили
на другой берег; чем тратить время, убирая поплавки, Том с Домиником погнали
лошадей дальше, к Большому дому, и теперь самодельные дроги двигались легче,
чем прежде, без баков.
Пологий въезд вел к воротам стригальни, к тому ее концу,
откуда обычно вывозили тюки шерсти, и сюда, в огромную пустую постройку, где
перехватывал дыхание запах дегтя, пота, овечьего жира и навоза, поставили плот
вместе с грузом. Минни и Кэт, завернувшись в дождевики, первыми пришли
исполнить скорбный долг, опустились на колени по обе стороны железного
катафалка, и вот уже постукивают четки и размеренно звучат голоса, то глуше, то
громче, следуя привычному, наизусть памятному обряду.
В доме народу прибывало. Приехали Данкен Гордон из Ич-Юиздж,
Гэрет Дэвис из Нарранганга, Хорри Хоуптон из Бил-Била, Иден Кармайкл из Баркулы.
Старик Энгус Маккуин остановил на полдороге еле ползущий местный товарный
поезд, проехал с машинистом до Джилли, там взял взаймы лошадь у Гарри Гофа и
остальной путь проделал вместе с ним верхом. В эту грязь и распутицу он одолел
ни много ни мало двести миль с лишком.
— Я гол как сокол, святой отец, — сказал Хорри
отцу Ральфу позже, когда они всемером сидели в малой столовой за мясным пирогом
с почками. — Мою землю огонь прошел всю, из конца в конец, не уцелело ни
одной овцы, ни одного дерева. Спасибо, последние годы были неплохие, одно могу
сказать. У меня хватит денег купить овец, и если дождь еще продержится, трава
опять вырастет в два счета. Но избави нас боже от новых несчастий хотя бы лет
на десять, отец Ральф, больше мне уже ни гроша не отложить на черный день.
