— А не кажется тебе, что он кого-то напоминает? —
словно между прочим спросила Мэгги; она растянулась на ковре на полу, подперев
кулаками подбородок, и читала книжку.
Фиа с минуту подумала.
— Ну, пожалуй, он немного похож на отца де Брикассара.
Так же сложен, и глаза того же цвета, и волосы. Но сходство небольшое, уж очень
они разные люди… Я бы предпочла, чтобы ты читала сидя в кресле, как воспитанная
девушка, Мэгги. Если ты в бриджах, это еще не значит, что надо совсем забывать
о скромности.
— Кому до этого дело! — пренебрежительно фыркнула
Мэгги.
Так оно и шло. В лице какое-то сходство есть, но люди-то
совсем разные и сходство мучает только Мэгги, потому что в одного из этих двоих
она влюблена, и ее злит, что другой ей нравится. Оказалось, на кухне он общий
любимец, выяснилось также, почему он позволяет себе роскошь разъезжать по
выгонам весь в белом: он неизменно мил и любезен, совсем очаровал миссис Смит,
и она стирает и гладит ему белые рубашки и бриджи.
— Ax, он просто замечательный, настоящий
ирландец! — восторженно вздохнула Минни.
— Он австралиец, — возразила Мэгги.
— Ну, может, он тут родился, мисс Мэгги, миленькая,
только уж кого звать О'Нил, тот чистый ирландец, не хуже Пэддиных породистых
свинок, не в обиду будь сказано вашему папаше, мисс Мэгги, святой был человек,
да возрадуется его душенька в царствии небесном. Как же это мистер Люк не
ирландец? У него и волосы такие темные, и глаза такие синие. В старину в Ирландии
О'Нилы были королями.
— А я думала, королями были О'Конноры, — коварно
заметила Мэгти.
В круглых глазах Минни тоже блеснул озорной огонек.
— Ну и что ж, мисс Мэгги, страна-то была не маленькая.
— Подумаешь! Чуть побольше Дрохеды! И все равно, О'Нилы
были оранжисты
[6]
, вы меня не обманете.
— Да, верно. А все равно это знатная ирландская
фамилия, О'Нилы были, когда про оранжистов никто еще и слыхом не слыхал. Только
они родом из Ольстера, вот кой-кто и заделался оранжистом, как же этого не
понять? Только прежде того был О'Нил из Кландбоя и О'Нил Мур, это еще вон когда
было, мисс Мэгги, миленькая.
И Мэгги отказалась от борьбы — если Минни и воодушевлял
когда-нибудь воинственный пыл независимых фениев
[7]
, она давно его
утратила и могла произнести слово «оранжисты», не приходя в ярость.
Примерно неделю спустя Мэгги снова столкнулась у реки с
Люком О'Нилом. У нее мелькнуло подозрение, уж не нарочно ли он ждал ее тут, в
засаде, но если и так, что ей было делать?
— Добрый день, Мэгенн.
— Добрый день, — отозвалась она, не повернув
головы.
— В субботу вечером народ собирается в Брейк-и-Пвл, в
большой сарай, на танцы. Пойдете со мной?
— Спасибо за приглашение, только я не умею танцевать.
Так что ходить незачем.
— Это не помеха, танцевать я вас в два счета обучу. И
уж раз я туда поеду с хозяйской сестрицей, как по-вашему, Боб даст мне
«роллс-ройс», не новый, так хоть старый?
— Я же сказала, не поеду! — сквозь зубы процедила
Мэгги.
— Вы не то сказали, вы сказали — не умеете танцевать, а
я сказал, я вас научу. Вы ж не говорили, что не пошли бы со мной, если б умели,
стало быть, я так понял, вы были не против меня, а против танцев. А теперь что
ж, на попятный?
Мэгги сердито вспыхнула, поглядела на него злыми глазами, но
он только рассмеялся ей в лицо.
— Вы до чертиков избалованы, красотка Мэгенн, но не век
же вам командовать.
— Ничего я не избалована!
— Так я вам и поверил! Единственная сестрица, братья у
вас под каблучком, земли и денег невпроворот, шикарный дом, прислуга! Знаю,
знаю, хозяин тут католическая церковь, но семейству Клири тоже монеты хватает.
Вот она, самая большая разница, — с торжеством подумала
Мэгги, — то, что ускользало от нее с первой их встречи. Отец Ральф никогда
не обманулся бы внешней, казовой стороной, а этот — глухая душа, нет у него
тонкости, чутья, он не слышит, что там, в глубине. Едет по жизни на коне и
думать не думает, сколько в ней, в жизни, сложности и страданий.
Ошарашенный Боб безропотно отдал ключи от новенького «роллс-ройса»,
минуту молча смотрел на Люка, потом широко улыбнулся.
— Вот не думал, что Мэгги станет ходить на танцы, но
отчего ж, веди ее. Люк, милости просим! Я так думаю, малышке это понравится.
Она, бедняга, нигде не бывает. Нам бы самим додуматься, а мы хоть бы раз ее
куда-нибудь свозили.
— А почему бы и вам с Джеком и Хьюги тоже не
поехать? — спросил Люк, словно вовсе не прочь был собрать компанию
побольше.
Боб в ужасе замотал головой.
— Нет уж, спасибо. Мы не любители танцев. Мэгги надела
свое пепельно-розовое платье — других нарядов у нее не было; ей и в голову не
приходило часть денег, что копились в банке на текущем счету, который завел
отец Ральф на ее имя, потратить на платья для балов и званых вечеров. До сих
пор она ухитрялась отказываться от всех приглашений, ведь такие люди, как Инек
Дэвис и Аластер Маккуин теряются, стоит сказать им твердо «нет». Не то что этот
нахал Люк О'Нил.
Но оглядывая себя в зеркале, она подумала — на той неделе
мама, как всегда, поедет в Джилли, и надо бы тоже поехать, зайти в мастерскую
Герты и заказать несколько новых платьев.
А это платье ей тошно надеть, она бы мигом его скинула, будь
у нее другое мало-мальски подходящее. Другое время, другой темноволосый
спутник… а это платье слишком напоминает о любви и мечтах, о слезах и
одиночестве, надеть его для вот такого Люка О'Нила просто кощунство. Мэгги уже
привыкла скрывать свои чувства, на людях всегда была спокойна и словно бы
довольна жизнью. Она все плотней замыкалась в самообладании, точно дерево в
своей коре, но иной раз среди ночи подумает о матери — и ее пробирает дрожь.
Неужели в конце концов и она, как мама, отрешится от всех
человеческих чувств? Может быть, так оно и начиналось для мамы в те времена,
когда она была с отцом Фрэнка? Бог весть что бы сделала, что сказала бы мама,
знай она, что Мэгги стала известна правда про Фрэнка. Та памятная стычка в доме
священника! Словно вчера это было — отец и Фрэнк друг против друга, а Ральф до
боли сжал ее плечи. Какие ужасные слова они кричали друг другу. И тогда все
стало ясно. Едва Мэгги поняла, ей показалось, что она всегда это знала. Она
достаточно взрослая, теперь она понимает, что и дети появляются не так просто,
как ей думалось прежде; для этого нужна какая-то телесная близость, дозволенная
только между мужем и женой, а для всех остальных запретная. Сколько же позора и
унижения, наверно, вытерпела бедная мама из-за Фрэнка! Не удивительно, что она
стала такая. Случись такое со мной, подумала Мэгги, лучше мне умереть. В книгах
только самые недостойные, самые дурные женщины имеют детей, если они не
замужем; но мама ведь не была, никогда не могла быть дурной и недостойной. Как
бы Мэгги хотелось, чтобы мать ей все рассказала или у нее самой хватило бы
смелости заговорить. Может быть, от этого маме даже хоть немного полегчало бы.
Только не такой она человек, к ней не подступишься, а она, уж конечно, первая
не начнет. Мэгги вздохнула, глядя на себя в зеркало, и от души понадеялась, что
с ней самой никогда ничего подобного не случится.
