Из этих трех монахинь сестра Диклен была точной копией
сестры Агаты, только на пятнадцать лет моложе, но в сестре Кэтрин еще оставалось
что-то человеческое. Она, разумеется, была ирландка, всего лишь тридцати лет с
хвостиком, и прежний пыл в ней не совсем еще угас; ей все еще радостно было
учить детей, и в обращенных к ней восторженных рожицах ей по-прежнему виделось
нетленным подобие Христово. Но она вела старший класс, ибо сестра Агата
полагала, что старшие уже достаточно биты, чтобы вести себя прилично даже при
молодой и мягкосердечной наставнице. Сама сестра Агата обучала младших, дабы
по-своему вылепить из младенческой глины послушные умы и сердца, а средние
классы были предоставлены сестре Диклен.
Надежно укрывшись в последнем ряду, Мэгги решилась поглядеть
на соседку по парте. Пугливо покосилась и увидела широкую беззубую улыбку и
круглые черные глазищи на смуглом и словно бы чуть лоснящемся лице.
Восхитительное лицо — Мэгги-то привыкла к светлой коже и к веснушкам, ведь даже
у Фрэнка, черноволосого и черноглазого, кожа совсем белая, и она быстро решила,
что ее соседка — самая красивая девочка на свете.
— Как тебя зовут? — краешком губ шепнула смуглая
красавица; она грызла карандаш и сплевывала кусочки дерева в дырку, где
полагалось бы стоять чернильнице.
— Мэгги Клири, — прошептала в ответ Мэгги.
— Ты, там! — раздался сердитый окрик.
Мэгги подскочила, недоуменно огляделась. Послышался
приглушенный стук — все двадцать детей разом отложили карандаши — и негромкий
шорох отодвигаемых в сторонку драгоценных листков бумаги, чтобы можно было
потихоньку облокотиться на парту. У Мэгги душа ушла в пятки — все смотрят на
нее! По проходу между партами быстрым шагом приближалась сестра Агата; Мэгги
охватил несказанный ужас; если б было куда, она бросилась бы бежать со всех
ног. Но позади — перегородка, за которой помещается средний класс, по обе
стороны — тесные ряды парт, а впереди сестра Агата. Мэгги побледнела,
задохнулась от страха, руки ее на крышке парты то сжимались, то разжимались,
она подняла на монахиню огромные, в пол-лица, перепуганные глаза.
— Ты разговаривала, Мэгенн Клири.
— Да, сестра Агата.
— Что же ты сказала?
— Как меня зовут, сестра Агата.
— Как тебя зовут! — язвительно повторила сестра
Агата и обвела взглядом других детей, будто уверенная, что и они разделяют ее
презрение. — Не правда ли, дети, какая честь для нас? В нашей школе
появилась еще одна Клири, и ей не терпится всем сообщить, как ее зовут! —
Она опять повернулась к Мэгги. — Встань, когда я с тобой говорю, невежа!
Изволь протянуть руки.
Мэгги кое-как поднялась, длинные локоны упали на лицо и
опять отскочили. Она отчаянно стиснула руки и все сжимала их, но сестра Агата истуканом
стояла над нею и ждала, ждала, ждала… Наконец Мэгги заставила себя протянуть
руки, но под взмахом трости задохнулась от ужаса и отдернула их. Сестра Агата
вцепилась в густые волосы у Мэгги на макушке и подтащила ее к себе, лицом чуть
не вплотную к страшным очкам.
— Протяни руки, Мэгенн Клири. Это было сказано вежливо,
холодно, беспощадно. Мэгги раскрыла рот, и ее стошнило прямо на одеяние сестры
Агаты. Все дети, сколько их было в классе, испуганно ахнули, а сестра Агата
стояла багровая от ярости и изумления, и отвратительная жидкость стекала по
складкам черной ткани на пол. И вот трость пошла лупить Мэгги по чему попало, а
девочка скорчилась в углу, вскинув руки, закрывая лицо, и ее все еще тошнило.
Наконец сестра Агата выбилась из сил, рука отказывалась поднять трость, и тогда
она показала на дверь.
— Иди домой, маленькая дрянь, филистимлянка, —
сказала она, круто повернулась и ушла в класс сестры Диклен.
Вне себя от боли и ужаса, Мэгги оглянулась на Стюарта; он
кивнул — мол, уходи, раз тебе велено, в добрых зеленоватых глазах его были
жалость и понимание. Мэгги вытерла рот платком, спотыкаясь, побрела к двери и
вышла во двор. До конца занятий оставалось еще два часа; она понуро плелась по
улице, нечего было надеяться, что братья ее нагонят, и она натерпелась такого
страху, что не могла сообразить, где бы их подождать. Придется самой дойти до
дому и самой признаться во всем маме.
Шатаясь, через силу Фиа вытащила на заднее крыльцо корзину,
полную только что выстиранного белья, и едва не споткнулась о Мэгги. Девочка
сидела на верхней ступеньке, уронив голову в колени, ярко-рыжие локоны на
концах слиплись, платье спереди все в пятнах. Фиа опустила непосильную ношу, со
вздохом отвела прядь волос, упавшую на глаза.
— Ну, что случилось? — устало спросила она.
— Меня стошнило на сестру Агату.
— О господи! — Фиа взялась руками за ноющую
поясницу.
— И еще меня побили, — прошептала Мэгги, в глазах
ее стояли непролитые слезы.
— Весело, что и говорить, — Фиа подняла тяжелую
корзину, с трудом выпрямилась. — Ума не приложу, как с тобой быть, Мэгги.
Придется подождать, посмотрим, что скажет папа.
И она пошла через двор к веревкам, где уже моталась на ветру
половина выстиранного белья.
Мэгги уныло потерла глаза ладонями, поглядела вслед матери,
потом встала и поплелась по тропинке вниз, к кузнице.
Когда она стала на пороге, Фрэнк только что подковал гнедую
кобылу мистера Робертсона и заводил ее в стойло. Он обернулся, увидел сестру, и
его разом захлестнули воспоминания о всех муках, которых он сам когда-то
натерпелся в школе. Мэгги еще совсем малышка, такая пухленькая и такая милая
чистая душа, но живой огонек у нее в глазах грубо погасили, и в них затаилось
такое… убить бы за это сестру Агату! Да-да, убить, стиснуть ее двойной подбородок
и придушить… Инструменты полетели на пол, кожаный фартук — в сторону, Фрэнк
кинулся к сестренке.
— Что случилось, кроха? — спросил он, низко
наклонился и заглянул ей в лицо.
От девочки противно пахло рвотой, но он овладел собой и не
отвернулся.
— Ой, ой, Ф-ф-фрэнк! — всхлипнула несчастная
Мэгги. Лицо ее скривилось, и, наконец, будто прорвав плотину, хлынули слезы.
Она обхватила руками шею Фрэнка, изо всех сил прижалась к нему и заплакала —
беззвучно, мучительно зарыдала, так странно плакали все дети Клири, едва
выходили из младенческого возраста. На эту боль тяжко смотреть, и тут не
поможешь ласковыми словами и поцелуями.
Когда Мэгги затихла, Фрэнк взял ее на руки и отнес на кучу
душистого сена возле гнедой кобылы Робертсона; они сидели вдвоем, позабыв обо
всем на свете, а мягкие лошадиные губы подбирали сено совсем рядом; Мэгги
прижалась головой к обнаженной гладкой груди брата, и локоны ее разлетались,
когда лошадь раздувала ноздри и громко фыркала от удовольствия.
— Почему она побила нас всех, Фрэнк? — спросила
Мэгги. — Я ведь ей сказала, что мы все из-за меня опоздали.
