— Точнее, по параболе, — поправил его Эйнштейн. — Тот, кто стоит у насыпи, увидит, что камень падает по идеальной параболе. Так какой же из этих двух взглядов следует считать истинным? Взгляд человека, который едет в поезде, или взгляд человека, который стоит на насыпи?
— Похоже, я начинаю понимать, к чему вы клоните, — сказал Бэбкок. — Каждый из этих взглядов является истинным в — как вы это называете? — системе отсчета соответствующего наблюдателя.
Джойс рассмеялся.
— Эти термины вам незнакомы, — сказал он Бэбкоку, — тем не менее, вы схватываете все буквально на лету. И знаете, почему? Потому что ваша Каббала основана на тех же принципах, только применительно к психологии, а не к физике. Вы просто увидели с другой стороны то, что уже давно вам знакомо.
Эйнштейн приподнял бровь и насмешливо спросил:
— Так что же, выходит, я каббалист?
— А что такое Каббала? — философски спросил Джойс. — Чем бы она ни была на самом деле, я считаю ее одним из способов обрести множественное видение. Так, аббревиатура I.N.R.I. с точки зрения каббалиста имеет смысл уже не только в христианстве, но и в греческой мифологии, египетской магии, алхимии, символьной системе карт таро и так далее. Эти соответствия не алогичны, но аналогичны. Для каббалиста каждый символ — Христос, Дионис, Осирис, карты Таро — имеет смысл в своем мифологическом контексте, точно так же, как в теории профессора Эйнштейна каждое измерение истинно в своей системе отсчета. И в хитросплетении этих разнообразных и противоречивых символов каббалист ищет архетипы, которые, как недавно напомнил нам доктор Юнг, лежат в основе всей человеческой психологии. Точно так же профессор Эйнштейн старается выявить за разнообразными и противоречивыми показаниями инструментов абстрактные математические отношения, которые связывают одну систему отсчета с другой.
— Множественное видение, — медленно повторил Бэбкок. — Да! Это отлично передает суть каббалистики.
— Итак, вы согласны, — сказал Джойс. — Что же такое «Облака без воды»? Разве это не отличный пример каббалистического мышления — книга, у которой по меньшей мере четыре смысла? Разве это не модель множественного видения? Кроме того, я обратил внимание на слова сэра Джона о том, что в «Облаках» точно 114 сонетов. Я не силен в герметизме, но в молодости не раз посещал лекции дублинских мистиков — таких, как Джон Эглинтон и Джордж Рассел, — и помню, что число 114 играет в Каббале не последнюю роль. Я прав, сэр Джон?
— Совершенно верно, — сказал Бэбкок. — По традиции, Незримая Коллегия действует открыто на протяжении 114 лет, затем на 114 лет уходит в тень, затем снова действует открыто на протяжении 114 лет, и так далее.
— Но и это еще не все, — сказал Джойс. — В Каббале всегда можно заглянуть немного глубже. Кто-то из мистиков — то ли Эглинтон, то ли Рассел, я уже не помню, — однажды привел в качестве примера исторической связи между масонами и розенкрейцерами тот факт, что загадочные буквы L.P.D. на домах и документах масонов также дают в сумме число 114.
— Действительно, — сказал Бэбкок. — Ламед — 30, Пи — 80, а Далет — 4. Итого 114. Считается, что в этих буквах зашифрован процесс внутреннего алхимического превращения.
— Есть и другие объяснения, — сказал Джойс. — До того, как во Франции произошла революция, масоны «Великого Востока», духовным наследником которых мистер Кроули провозглашает «Ordo Templi Orientis», расшифровывали L.P.D. как Lilia perdita destrue — «растопчи лилию». Как вы знаете, лилия была символом Бурбонов, французской королевской семьи, которой, если верить легенде, масоны этой ложи объявили войну после того, как Филипп IV уничтожил тамплиеров. Вот вам еще один пример того, что на разных уровнях толкования каббалистические символы имеют совершенно разный смысл.
Эйнштейн начал раскуривать трубку.
— Джим, — сказал он, попыхивая дымом, — вы уже достаточно долго ходите вокруг да около. Что вы хотите нам сказать?
— Я хочу сказать, что «Облака без воды» написаны очень толковым каббалистом. И что преподобный Вири очень неплохо разбирался в Каббале, хотя и старался произвести на сэра Джона совершенно противоположное впечатление. Он знал, что 26 подвесок на Ордене Подвязки имеют каббалистический смысл, и не отставал от вас, сэр Джон, до тех пор, пока вы не вспомнили, что 26 — это Йод Хе Вау Хе, Священное Непроизносимое Имя Бога.
Джойс минуту помолчал, затем продолжил.
— Я не знаю, как Вири убил всех своих близких и почему он это сделал — никто в здравом уме не в состоянии понять, что творится в голове у религиозного фанатика, — но я абсолютно уверен, что настоящий убийца — он. Вся эта история с книгой, которая сводит людей с ума, вымышлена от начала и до конца, и, если вы помните, я уже объяснял, почему он позаимствовал ее у Ричарда Чамберса. Я вспоминаю еще одного горбуна, потерявшего рассудок из-за религиозного фанатизма и похоти, — Святого Павла. Ему принадлежат слова, которые отлично подходят к Вири: «Я делаю не то, что хочу, а то, что ненавижу».
В течение нескольких секунд Бэбкок, казалось, боролся с противоречивыми чувствами.
— Вы меня почти убедили, но ваша теория все же не объясняет некоторые моменты…
Внезапно зазвенел дверной колокольчик. Все настороженно посмотрели в коридор.
— Да, непростую вы нам рассказали историю, сэр Джон, — произнес Эйнштейн. — Джойс нашел ключи к загадкам, над которыми я до сих пор безуспешно ломал голову. Теперь я могу объяснить вам все и поставить в этом деле точку раз и навсегда.
В дверном проеме показалась Милева Эйнштейн, в руках у нее был какой-то предмет, завернутый в коричневую бумагу.
— Альберт, — сказала она. — Какой-то мальчишка только что принес тебе вот это.
Мужчины обменялись взглядами. Эйнштейн осторожно поднялся и подошел к Милеве.
— Нельзя сказать, что это для нас большая неожиданность, — заметил он, беря в руки посылку.
Милева вышла. Джойс и Бэбкок вытянули шеи, напряженно рассматривая предмет, который Эйнштейн нес к столу.
— Неужели это… — прошептал Бэбкок.
— Вот именно, — весело сказал Эйнштейн. — Последний штрих великого мастера. Здесь указан обратный адрес: «Великобритания, Лондон, Джермин-стрит, 93, М.М.М.», хотя марки нет и совершенно очевидно, что эта посылка отправлена не по почте.
— Он начал срывать бумагу.
— Нет, ради всего святого! — воскликнул Бэбкок. — Не делайте этого! Неужели вы так уверены в своей теории, что готовы подвергнуть себя огромному риску?
— О, я не испытываю ни малейшего страха, — спокойно сказал Эйнштейн, высвобождая из вороха оберточной бумаги какую-то книгу. Взглянув на обложку, он начал смеяться, сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее, пока на глазах у него не выступили слезы.
Неужели это тот самый безумный смех? Нет. Эйнштейн в конце концов взял себя в руки и повернул книгу обложкой к Джойсу и Бэбкоку — так, чтобы и они могли прочитать заголовок.
