Бэбкок кричит, истерически рыдая.
Изыди от меня, проклятый, сказал Рогатый Бог, в вечный огонь, уготованный для Сатаны и его ангелов. Я видел, что ты делал в шкафу. С подвязками родной матери.
Но я не смог найти других подвязок, умоляюще причитал Бэбкок.
Эйнштейн с беспокойством посмотрел на Бэбкока. Вы уверены, что с ним все будет в порядке, спросил он Кроули.
Небольшая гомеопатическая истерия еще никому не повредила, ответил Кроули, зевая.
Вы бессердечный мерзавец, сказал Бэбкок.
Merde, сказал генерал Канбронн. Просто найди свою территорию.
Появились муравьи, маршируя колонной по одному, затем по два, затем по три.
Это греческая фаланга, сказал Эйнштейн. Смотрите, вон впереди Александр Македонский…
Полевая мышь закричала опять.
Ничего страшного, сказал Бэбкок, Джойс. Просто передозировка сочувствия.
Я еще человек, спросила полевая мышь.
Да-да, вы все еще сэр Джон Бэбкок, успокоил ее Эйнштейн.
Но полевая мышь в вас все еще остается, добавил Кроули. Точно так же как акула, птеродактиль…
Эволюция — это не отвлеченная теория, тихо сказал Эйнштейн, а то, что сейчас происходит с нами.
Бэбкок закричал опять.
Все зашло слишком далеко, запротестовал Эйнштейн.
Кроули превратился в преподобного Вири, горбатого, бледного, безумного. Часы медленно, печально и звучно пробили тринадцать раз.
Лягушки и мыши, воскликнул Вири. Жестокость? Извращения? Хотел бы, чтобы все были похожими на меня, но лучше быть живой мышью, чем летающей собакой. Кучи дерьма. Мерзость. Месячная грязь. Безумие Луны. Незаконное проникновение.
С Луны начала капать оранжево-красная менструальная кровь, падая на щеку Бэбкока.
Фу, тьфу, сказал он, содрогнувшись от отвращения.
Он начал вытирать кровь платком, и она вдруг превратилась в золото — множество золотых слитков, сложенных в пирамиду. Змей родился снова, и я краснею.
Алхимическая тайна красного золота, мимоходом заметил Кроули.
Это всего лишь природное явление, добавил Джойс. Первое слияние.
Почему я знал, что вы скажете именно это, удивился Бэбкок.
Иисус Христос, сказал Джойс.
Комната начала уменьшаться в размерах.
Все основано на внутреннем сгорании, пояснил Эйнштейн.
Неужели искривляются измерения, поинтересовался Джойс.
Боже, прошептал Бэбкок. Сейчас нас всех раздавит в лепешку.
Похоже, мы движемся со скоростью, близкой к скорости света, предположил Эйнштейн. Математика только в ваших робких грехах отрочества.
Матка продолжала сокращаться.
Но мы же сейчас задохнемся, закричал Бэбкок.
Нет, спокойно сказал Джойс, сейчас нас всех выбросит… в новый мир.
«Я почти достиг Индии», сказал Воображаемый Мангуст с кожей оливкового цвета. Он шел по коридору мимо троглодитов, карликов, пещерных людей, крабов, гигантских подсолнухов. Тик-так. Тик-ток.
Зажглись звезды в поясе Ориона, указывая путь к Сириусу. И все-таки я не понимаю, задумчиво сказал Джойс. Почему именно в этот день месяца?
А что, сказал Кроули. Пять дней после начала месячных. Мужской цикл — 25 дней, женский — 28. Бенгальцы знали это еще две тысячи лет назад. 23 плюс 5 равно 28.
Три… пять… восемь, медленно произнес Эйнштейн. Вместе получаем… 358.
Земля снова материализовалась из Хаоса.
V. I. T. R. I. O. L.
Visita Interiora Terrae Rectificando Invenies Occultum Lapidem, пропел Бэбкок в экстазе, свисая с креста вниз головой. «Посети внутренние части Земли; перегонкой получишь философский камень». Сказано, что он скрывается в самой отвратительной и презренной из всех вещей. Столько намеков, кодов, двусмысленностей… а это все время было у нас прямо перед глазами. Девять месяцев: девять богинь Луны…
Merde, сказал генерал Канбронн с лицом Наполеона и в цилиндре дядюшки Сэма, украшенном тремя звездами из пояса Ориона.
Съешь это с кетчупом, добавил Эдуард III.
Дерьмовый ад алхимиков, сказал Джойс Анх Хонсю. Светящиеся оранжево-красные внутренности. Зов мрачной утробы. Весь западный мир сошел с ума, потому что святой Павел испытывал страх перед vagina dentata
[71]
.
Джойс разделился пополам, превратившись в Сада и Мазоха.
Любовь, что имени стыдится своего, сказал Мазох, надевая нижнюю юбку Норы. Напугайте меня до смерти!
Чуть больше дисциплины, сказал Сад, одетый в гестаповскую форму. Ползайте на брюхе, свиньи. Сознание человека — это ни что иное, как его раздутое «Я».
Но ужас, Яго, сказал Мазох. Ужас.
Муравьи маршировали уже в колонну по пять.
Внезапно они превратились в Уильяма Шекспира.
Они утверждают, что я не джентльмен, сказал Шекспир.
Rectificando, прогрохотал цюрихский экспресс. Rectificando, rectificando, rectificando…
Физика есть психология, объяснял Эйнштейн, обращаясь к книжному шкафу, который он, по-видимому, принимал за группу первокурсников. Вперед-назад — это садомазохистское измерение: агрессивность или робость, правильно? А вверх-вниз — это иерархия стаи: кто ест первым и так далее. А влево-вправо… логика Аристотеля… можно сравнить с игрой «угадай, в какой руке конфета». Четвертое же измерение…
Ну же, нетерпеливо сказал Джойс. Четвертое измерение — это..?
Секс, сказал Эйнштейн.
Что? воскликнул Джойс.
Даже Кроули выглядел удивленным.
Я и сам не очень хорошо понимаю эту часть своей теории, признался Эйнштейн. Видите ли, семя можно представить как вектор во времени… генетика как отрицание энтропии.
Откуда такое сильное удовольствие, спросил Джойс. Наш мозг начинает работать иначе, и мы чувствуем больше… но почему удовольствие словно растекается по всему телу?
Это следующая ступень эволюции, ответил Кроули.
Прошлое настоящее будущее — это пустынная улица, обнаженная плоть под звездами. О боже, простонал Бэбкок.
Следующая ступень эволюции, сказал Джойс. Неплохая мысль.
Неужели вы думали, что эволюция остановилась, спросил Кроули. Неужели вы считали, что боль и лишения — вечный удел человека?
Вы хотите сказать, произнес Эйнштейн, что наш мозг может научиться преобразовывать любое ощущение в эротическое удовольствие? В это нелегко поверить.
