Графиня возвысила голос, стараясь перекричать общий гвалт:
— «Жениха и невесту привели сюда любящие пошутить друзья. Вся компания была вдребезги пьяна, и можно с уверенностью сказать, что к обеду никто из них не вспомнит о событиях прошедшей ночи и сегодняшнего утра…»
Было еще рано, и у зарешеченного окошка, выходившего на улицу, царило оживление. Это отверстие — всего два фута на четыре, скорее напоминавшее щель и забранное крест-накрест железными прутьями, — служило единственным источником света и единственной вытяжкой для гнилостной вони.
Узники, в основном оказавшиеся здесь за долги, шумели у крохотного окошка, ловили брошенные им монетки и с отчаянием во взоре выискивали на улице знакомые лица. Все эти люди жили надеждой, что сегодня они каким-то образом найдут деньги, чтобы уплатить долги и выйти на свободу.
Отпихивая локтем хилого старика, чтобы занять у решетки место получше, ее светлость перешла на крик.
— «Невеста, очень мило смотревшаяся в розовом, известна читателям как весьма услужливая продавщица из магазина интимных услуг «Цивета
[5]
и три селедки» в переулке Полумесяца; жених, да позволят мне напомнить читатели, является наследником половины Хартфордшира».
Под окошком, дрожа от холода, лихорадочно покрывал каракулями замусоленный обрывок бумаги Годфри — престарелый мажордом леди Эшби де ла Зуш.
— Готово, мэм, — сказал он и послюнявил карандаш.
Графиню совсем приплюснули к оконцу, заключенные толкались и напирали, пока она не испугалась, что ее задавят насмерть; к тому же чьи-то грубые ручищи облапили ее светлость, пытаясь оттянуть ее в задние ряды.
— Ну все, хватит, дама-мадама! — прокричал у нее за спиной мужской голос.
Нисколько не оробев, графиня набрала полные легкие едкого воздуха и скороговоркой продолжила:
— Отнеси это в типографию мистера Кью под вывеской «Смеющийся художник» на Шу-лейн, возвращайся с деньгами и…
Договорить она не успела — группе крепких мужчин наконец-то удалось оторвать ее светлость от решетки.
— …И ВЫТАЩИ МЕНЯ ОТСЮДА! — прокричала она в направлении решетки и стоявшего по ту сторону Годфри.
Ноги графини ступили в какую-то мерзкую лужу, судя по запаху — мочи, из которой ее светлость аккуратно выбралась, чопорно подобрав юбки.
— Обдуй меня, ветерок, а то не чую под собою ног! — воскликнула она и смиренно засеменила к дверям часовни, чтобы снова занять свой пост. Кто знает, может, попозже состоится еще одна тайная брачная церемония — ведь сюда приходили все те, кому вдруг приспичило пожениться.
Плотный, обливающийся потом священник плюхнулся на скамью рядом с ней, обмахиваясь требником.
— Тяжелый день? — невинно поинтересовалась графиня.
— А когда не тяжелый? — вздохнул, кивая, священник.
— Тюрьма Флит то еще местечко, как вы считаете?
Священник снова кивнул.
— Разумеется, дама моего ранга редко оказывается в подобных местах. — Она ткнула его локтем и подмигнула. — Произошло недоразумение. Меня тут же освободят, когда поймут, что совершили ошибку.
Служитель Божий продолжал обмахиваться.
— В свое время к вам сюда попадали весьма известные особы, — продолжала тараторить графиня. — Уильям Уичерли,
[6]
поэт и драматург, ну, вы знаете — «Жена из провинции»? — Лицо священника осталось непроницаемым. — Его произведения немного грубоваты — всякие рогоносцы, евнухи и тому подобное. А еще здесь сидел этот проклятый пуританин и женоненавистник Принн.
[7]
Вы случайно не пуританин, нет?
Священник покачал головой.
— Англиканин.
— Я так сразу и поняла, — улыбнулась она. — Здесь в камере сидел и священнослужитель, как вы. Джон Донн.
[8]
«Эй, лови, летит звезда!»,
[9]
ну, вы знаете… Изумительный поэт. — Она прислонилась к засаленной стене. — Наверное, и к вам как к священнику приходят знаменитости… — Она многозначительно умолкла, не закончив предложения.
— Вам нужен скандал! — бросил священник, поднимаясь после краткого отдыха. — Что ж, это будет стоить денег.
Ее светлость порылась в карманах. Нащупала восемь пенсов. Недостаточно, чтобы продержаться остаток дня, ведь нужно еще заплатить тюремному надзирателю и приставу, оплатить еду и постель — хотя постель состояла из куска мешковины, расстеленной на каменных плитах пола. Этим рисковать нельзя. Она вскочила и в притворном гневе напустилась на священника.
— Скандал! — завопила она. — Все мои знакомые знают, что я самого этого слова и на дух не выношу! Я всего лишь поинтересовалась вашей работой.
— Работой! — Он впился в нее взглядом поверх очков. — Я просто произношу слова, соединяю их руки и беру деньги.
У ее светлости дух перехватило. Да священник ли этот человек?
— Но я думала…
— Да ничего вы не думали. Я пытаюсь достаточно заработать на требах, чтобы выбраться отсюда, мадам. Точно так же, как и вы. — И он зашагал обратно в часовню.
В конторе смотрителя тюрьмы, рядом с воротами, совершалась коммерческая сделка совсем иного рода. Среди стопок книг, бумаг, цепей, замков и ключей сидел сам смотритель. Штаны у него были спущены, а на коленях подпрыгивала женщина с необыкновенно большим и белым задом.
— Какой же ты большой! Что за мужчина! — восклицала она, глядя через его плечо на списки прибывших и выбывших заключенных, которые лежали на столе.
Проклятье, не те, что ей нужны.
— О-о-о, ты настоящий мастер, — взвыла она, дотягиваясь и вороша листки на столе. — Ты — жеребец, кот.
— Части тела, — заворчал тот в ее колыхающийся бюст. — Перечисляй части тела.
— Ляжки, — простонала она. — Грудь.
Он сразу же засопел чаще.
Она слегка сбавила темп. Совсем ни к чему, чтобы он кончил так скоро. Не раньше, чем она получит необходимые ей сведения.
Обычно Элпью не дарила свою благосклонность с такой легкостью, но тут решила, что нынешнее положение требует исключительных действий. Нельзя сказать, что ей не нравилась жизнь, которую она вела последние несколько лет: в ней были и волнение, и азарт; однако ее начало преследовать чувство, будто она ходит по заколдованному кругу. Сначала Элпью получала скромную работу — продавщицы в рыночном киоске, костюмерши, подавальщицы крепких напитков в таверне или полотенец в бане. Найти работу было не так уж сложно — ведь за время своих веселых, но рискованных приключений она приобрела множество друзей в районе Ковент-Гардена, среди которых были проститутки, хозяйки публичных домов, факельщики. Гораздо сложнее было эту работу удержать, особенно если слова плохо держатся на языке: стоило ей высказать вслух замечание, ей казавшееся смешным, но отнюдь не смешившее ее работодателей, как она оказывалась уволенной. Чаще всего ее шутки касались амурных поползновений со стороны хозяина заведения, где она в тот момент служила. А удержаться от флирта с Элпью не мог решительно никто. Бедняжка знала, что виной тому ее грудь. Она никогда до конца не понимала, что все эти мужчины находили в ее белоснежных грудях. Ей-то они всего лишь мешали лежать на животе и быстро бегать. Но все мужчины, с которыми она когда-либо имела дело, проникались к ним симпатией, и, таким образом, эти несчастные штуки неизбежно причиняли ей одни неприятности.
