— Седьмое, — подхватила Элпью, согреваясь от счета, — что он надеялся получить в своем лабораториуме? — Вздохнув, она поднялась со скамейки. — Это абсурд. Так мы можем продолжать до бесконечности.
У графини потекло из носа. Она сунула руку в карман и вытащила платок.
— Восьмое, — объявила Элпью, доставая из кармана найденный платок, — чем пропитали этот платок, что он сияет в темноте, и кому он принадлежит?
— Девятое, — сказала графиня, державшая свой платок в вытянутой руке, — не могла бы ты дать мне тот, светящийся? Не хочу пользоваться этим, потому что его дал мне Бо.
Выхватив у графини платок, Элпью расправила его на одном колене, а «заколдованный» — на другом.
— Одинаковые! Но один излучает свет, а другой — самый обычный. Следовательно, мы вполне можем предположить, что заколдованный платок тоже принадлежал Бо.
Скомкав, она сунула оба платка в карман, и графине пришлось утереть нос перчаткой.
Позади них на улице остановился экипаж, и группа мужчин направилась через парк к Сомерсет-Хаус.
— Знаешь, там жила королева. Королева Екатерина.
[37]
Даже после смерти дорогого Карла. Несколько лет назад она вернулась в Португалию.
— Мадам, — Элпью была не в настроении снова внимать воспоминаниям своей госпожи, — я с удовольствием послушаю ваши рассказы о прошлом, но не сейчас, когда нам нужно раскрыть убийство.
— Прошу прощения, но вот чему удивляешься при виде этого милого дворца — почему последующие королевы его избегали? Ни Мария-итальянка
[38]
Якова его не жаловала, ни Мария Вильгельма.
[39]
Элпью сердито на нее посмотрела.
— Хорошо, хорошо! — Графиня беспокойно поерзала на скамейке. — Итак, к чему мы пришли?
— Да ни к чему новому, мадам. Вот что мы имеем: Бо Уилсон встречался с какой-то женщиной, имя и адрес неизвестны. Она платила ему за какие-то его услуги, мы не знаем, какие, а он этими деньгами расплачивался с кредиторами. Одновременно он обучал Бетти, свою служанку и доверенное лицо, алхимии, из-за которой он и влез в долги, а свою любимую жену, не умеющую даже читать и писать, держал в полном неведении.
— А Бетти тем временем уносила из его дома красивую мебель, обставляя ею убогий подвал в Солсбери-Корте.
Через парк прогрохотала тележка. К ней поспешили два ливрейных лакея, неся большие коробки с надписями «свечи» и «столовое и постельное белье».
— Мы также знаем, — подхватила графиня, — что он посетил лекцию в Грэшам-колледже, пообедал в том жутком французском ресторане…
— Чума на это место, — при одном воспоминании о нем сплюнула Элпью.
— … уплыл на лодке, возможно, в унылое и безлюдное место под названием Ламбет и на следующее утро вернулся домой целый и невредимый. Затем он посетил представление в театре, где ему передали записку…
Графиня щелкнула пальцами.
— Вот кого мы должны снова повидать. Эту продавщицу апельсинов.
Элпью вздохнула. Девочка явно рассказала все, что знала. Графиня просто стремилась провести день в теплом театре.
— Идем, Элпью! — Графиня потерла руки, при дыхании изо рта у нее шел белый пар. — Театр — это ключ! И так близко.
Элпью застонала: для нее не было кошмара страшнее. Она предпочла бы остаться на холоде и превратиться в ледяную статую, чем выслушивать еще раз напыщенную театральную чепуху. Тем не менее она потащилась за графиней в сторону театра «Линкольнз-Инн».
Они поспели как раз к началу представления. Публика валом валила в открытые двери. Лицо графини просияло.
— Сегодня дают что-то интересное. Прекрасно. Тогда мы можем войти и осмотреться в тепле.
— Эшби, догогая! — Узнав знакомый французский акцент, они узрели и Пигаль, которая, подобрав юбки, выходила из кареты. Она крепко ухватила подругу за руку. — Моя жизнь — этто тгагедия! Ты должна сесть в моей ложе, чтобы я все тебе гассказала. — Обхватив графиню за талию, она повлекла ее ко входу. — Я чувствую, что кто-то иггает со мной пегвоапгельские шутки, но до конца магта еще две недели, так что эттого не может быть.
— Уверена, не все так плохо, — жеманно улыбнулась графиня, пока женщины усаживались в боковой ложе. — Что сегодня дают?
— Ты не знаешь, о чем говогишь, Эшби. Тебе повезло, повезло, повезло, — запричитала Пигаль, так что ее рыжий парик мелко затрясся. — У тебя есть славная, милая Элпью, котогая тебе помогает, одевает тебя, пгиносит еду и напитки. Увы, у меня нет никого!
— А Азиз? — улыбнулась графиня.
Лицо Пигаль помрачнело, так что графиня торопливо добавила:
— Он случайно не умер?
— Нет, — ответила ей сердитым взглядом Пигаль. — Хуже. Он меня бгосил. Его пегеманила жена этого выскочки Альфонса ван Кеппеля.
— Ушел к голландке? — содрогнулась графиня.
— Не говоги со мной об эттом, — передернулась в ответ Пигаль. — Фламандцы! — Она откашлялась и сплюнула. — Отвгатительные существа, все как один.
Оркестр закончил играть увертюру, и на сцене обнаружился невысокий дородный мужчина в длинном светло-вишневом камзоле и серебристых трико. Зрители встали, аплодируя. Пигаль прошептала, нагнувшись к графине:
— Я обожаю синьога Фидели, а ты? Какой агтист! А сегодня ему аккомпанигует Фингег! Какое нас ждет наслаждение!
На сцену вышел скрипач в коричневом камзоле и встал рядом с синьором Фидели. Музыкант пристроил скрипку под подбородком, синьор Фидели набрал полную грудь воздуха и запел:
Лишь только сквозь хаос луч света пробился,
Величия полон, весь мир закружился…
Его чистый голос взмывал все выше и выше, пока публика, состоявшая преимущественно из женщин, не замерла в экстазе.
И музыка сфер зазвучала с небес,
Чтоб дух человека окреп и воскрес…
Элпью сидела с разинутым ртом. Она никогда не видела ничего подобного. На сцене стоял и пел женским голосом мужчина. На самом деле даже более высоким, чем у всех известных ей женщин. Она никогда не смогла бы взять это верхнее «ре», даже если бы тяжеловоз с груженой подводой отдавил ей ногу.
Так с тех пор к наслажденью планеты спешат
И движеньем своим учат нас танцевать,
О да, танцевать и любить.
Вытаращив глаза, Элпью шепотом спросила у графини:
