— Этот Корнбери покрывает позором Нью-Йорк.
— Да, правда. Но вопрос не в этом.
Лицо Эскота просветлело. Лили принесла ему чашку чая, маленький Чарльз держался в сторонке от взрослых.
— Мы думали, что знаем правила, установленные Факторией Муира, — продолжал Эскот. — Собрать предложения, сделать первый отбор на борту «Раппаханнока», затем отвезти в Лондон лучшие досье, чтобы они были рассмотрены всемогущим Августусом Муиром.
— Да.
— Так вот, последнее предположение существовало лишь в нашем воображении! Нам не придется ждать долгие месяцы, чтобы узнать о решении Августуса Муира: в этот самый момент он находится на борту «Раппаханнока». Августус Муир в Нью-Йорке!
Эта новость обрадовала Гарри. Он посмотрел на жену и сына.
— Невероятно! Но почему он не вышел к нам сегодня утром?
Поднеся чашку с чаем ко рту, Эскот ответил:
— По словам Глэсби и Вальтера, Муир никогда не покидает борта корабля. Несмотря на то, что он выступил инициатором этого инспекционного плавания, встречи с американскими поселенцами Барбадоса, Ямайки и Южной Каролины оставили у него неприятное впечатление. Губернаторы, владельцы, королевские чиновники буквально осаждали его, используя любые предлоги для встречи. С тех пор Августус Муир больше не сходит на берег и предпочитает оставаться в своей роскошной каюте на «Раппаханноке».
Эскот простер руки к небу.
— Вы отдаете себе отчет, Бэтман? Торговцы и производители, которым выпадет удача понравиться, будут приглашены на корабль и встретятся с самим Августусом Муиром! Богом-отцом!
Гарри улыбнулся и посмотрел на жену:
— Если мне удастся с ним поговорить, не сомневаюсь, что смогу убедить его в своих добрых намерениях. Больше такого шанса не представится!
Эскот добавил:
— Губернатор сказал, что будет счастлив посетить апартаменты на «Раппаханноке», на что Бат Глэсби ответил: «Было бы напрасно, ваше превосходительство, напоминать Августусу Муиру, что нынешний монарх Англии — женщина. Как посол Ганноверской династии он ежедневно бывает у ее величества…»
Эскот и Бэтманы рассмеялись.
— Вскоре после этой реплики было произнесено ваше имя, Гарри, — сказал Эскот.
— Мое имя?
— Оно слетело с уст Роберта Ливингстона.
— Сеньор Ливингстон всегда был добр ко мне, — ответил польщенный Гарри.
С губ Эскота исчезла улыбка.
— Разумеется, так оно и было до тех пор, пока вы не стали в его глазах потенциальным конкурентом.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ливингстону доложили, что этим утром вы были одним из первых, кто ждал на набережной «Раппаханнок». Он знает также, что вы, опередив всех, вручили свои предложения Бату Глэсби.
— И что?
— «Эти мелкие торговцы весьма умилительны, — сказал он за столом у губернатора. — Они работают не покладая рук, порой даже являются солью наших колоний, где так трудно жить, однако им не следует забывать свое место». Потом он обратился к Вальтеру Муиру: «Бэтман, например, всегда был католиком. Разве Фактория Муира ведет дела с папистами?» Бат Глэсби ответил, что Фактория торгует с лучшими комиссионерами вне зависимости от их вероисповедания и политических убеждений. Но Ливингстон не успокоился на этом: «В нашей колонии католиков лишь терпят. Вполне возможно, что под эгидой другого губернатора или при перемене королевской политики Нью-Йорк решит изгнать папистов из своих стен, как мы уже изгнали их священнослужителей. В таком случае, если вы выберете своим комиссионером какого-нибудь Гарри Бэтмана, ваша Фактория — я это предчувствую — столкнется с многочисленными трудностями».
— Боже мой, почему он так сказал? — воскликнул Гарри.
— Возможно, он завидует тому, что вы так быстро преуспели, — ответил Эскот. — Многие торговцы узнают себя в вас. Двери Совета или Собрания недолго будут оставаться закрытыми перед вами.
Лили положила руку на плечо мужа и спросила:
— Что сказали на это Муир и Глэсби?
— Ничего, — сказал Эскот. — Ливингстон просто высказал свою точку зрения.
Наступило молчание, чреватое последствиями.
Маленький Чарльз воспользовался тишиной. Он подошел к Эскоту и спросил:
— Если вы будете ремонтировать «Раппаханнок», вы сможете проникнуть внутрь и разведать все его тайны?
Эскот улыбнулся:
— Сомневаюсь, мой маленький Чи. Этот корабль представляет собой самую оберегаемую тайну нашего времени. Среди членов его экипажа не найдется ни одного человека, который мог бы утверждать, что знает о корабле все.
— И именно поэтому перед ним не могут устоять пираты? — выдохнул мальчик с горящими глазами.
— Думаю, именно поэтому.
На следующее утро Гарри вновь пошел на набережную в надежде убедить Бата Глэсби не обращать внимания на инсинуации Роберта Ливингстона.
Едва Гарри представился, как агент Фактории воскликнул:
— Бэтман, вы пришли вовремя! Вот ваши бумаги. Они не заинтересовали господ Муиров.
Гарри заметил, что бантик, завязанный Лили, был не тронут.
— Вероятно, вы ошибаетесь, — начал Гарри. — Посмотрите сами. Мои бумаги никто не читал…
— Это указание дал Августус Муир, — прервал его Глэсби.
— Простите, но я настаиваю, — продолжал Бэтман. — Неужели слова, которые вчера произнес мсье Ливингстон…
Бат Глэсби вновь прервал Гарри:
— Наша Фактория не собирается вмешиваться в местные распри! Мы ищем надежных, эффективных, экономных партнеров, с которыми можно работать в течение долгих лет. Отвечаете ли вы этим требованиям? По словам некоторых, похоже, что нет.
Гарри почувствовал, как у него из-под ног уходит почва, но ссора с Глэсби могла лишь ухудшить его положение.
Гарри бросился в мэрию, где заседал Большой совет юрода. Когда члены Совета стали выходить из высокого здания на Броад-стрит, он загородил дорогу Роберту Ливингстону.
Ливингстону было пятьдесят четыре года. Это был высокий мужчина, который носил длинный напудренный парик и пальто из коричневой тафты. Он родился в Шотландии, но в девять лет вместе с семьей, отказавшейся подчиниться требованиям англичан относительно религиозных воззрений, отправился в изгнание, в Роттердам. Там Ливингстон научился бегло говорить по-голландски, что сослужило ему добрую службу, когда в двадцать лет он приехал в молодую провинцию Нью-Йорк. Теперь он был одним из выдающихся деятелей Нью-Йорка и возглавлял секретариат по делам индейцев, который регулировал торговлю шкурами и мехами.
— Я сказал то, что надо было сказать, — ответил Ливингстон на упреки Бэтмана. — Вы можете мне возразить? Разве вы не католик?
