— Я католик, но я никогда не хвастался этим. И никто, вплоть до сегодняшнего дня, не ставил мне это в вину.
Ливингстон улыбнулся:
— Я навел о вас справки, Бэтман. Точно так же непременно поступил бы и Августус Муир, если бы ему пришлось иметь дело с таким человеком, как вы. По сути я оказал вам услугу. Что он сказал бы, этот славный Муир, если бы узнал не только то, что вы почитатель папистов, но и то, что ваша мать была ни больше ни меньше как дублинской шлюхой?
Ливингстон четко выговаривал каждое слово своего откровения.
Гарри весь похолодел. На Броад-стрит стояли несколько членов Совета и прислушивались к их разговору.
Ливингстон подошел ближе и вполголоса сказал:
— Наконец нашлось объяснение вашей заботе о проститутках города. Вот вам мой совет: забудьте о Муирах. Бэтман, оставайтесь на своем месте! Похоже, у вас есть планы относительно земель около Олбани? Собираетесь расширить территорию вашего склада? Знаете ли, я тоже имею виды на эти земли. И я вас об этом предупредил.
Ливингстон собрался уходить, но Гарри бросил ему вслед:
— Ваши запугивания вызывают у меня смех! И не надейтесь, что я все это так оставлю!
Ливингстон бесстрашно обернулся:
— Это угроза, Бэтман?
Ливингстон пристально смотрел на Гарри.
— Вы это скоро узнаете!
— Почему ты так дерзко разговаривал? — заволновалась Лили, выслушав мужа после возвращения домой. — Кто присутствовал при вашем разговоре? Макколей, Бикман, Деланси? Господи, в Нью-Йорке никто не выступал открыто против Роберта Ливингстона!
— Я не бросал слова на ветер! Я отниму у него земли Олбани. И не остановлюсь на этом! Я сумею защитить себя!
На следующей неделе торговцы Нью-Йорка, выбранные Факторией, выстроились в очередь около «Раппаханнока». Выходя на набережную после встречи с Августусом Муиром, они тут же наперебой принимались взахлеб рассказывать о великолепном убранстве его апартаментов. Полностью обитые лакированными маркетри, апартаменты были обставлены мебелью из экзотических пород дерева. В них имелся каменный камин, а потолки были необыкновенной высоты. Нельзя было даже подумать, что находишься на корабле! Да и запахи были не такими, как на обычных кораблях с высокой осадкой. Оберегая свое обоняние, Августус Муир приказывал промывать водостоки «Раппаханнока» уксусом! Для борьбы с морской болезнью и успокоения нервов на помосте, возведенном в спальне Муира, за красным шелковым занавесом играл струнный квартет.
У Гарри Бэтмана оставался единственный способ стать участником соревнования: встретиться с самим Августусом Муиром. Он надеялся на помощь офицеров «Раппаханнока», сошедших на берег, иными словами, на моряков, у которых была возможность замолвить о нем слово перед крупнейшим лондонским торговцем.
У него дома собрались торговцы такого же ранга, что и он. Гарри пришлось объясняться по поводу разоблачения, сделанного Ливингстоном.
Гарри почти никогда не говорил о «ней», разве только в приступах ярости, которые охватывали его, едва он вспоминал об этой женщине. Теперь «она» — это была никто. В кругу семьи, друзей, при отправлении культа эта родственница утратила свою сущность. Он отказывался отвечать на вопросы, ворчал, пожимал плечами, чаще всего раздраженно, а потом долго молчал. Для Гарри больше не существовало ее облика, лица и даже имени. Когда некий ирландец, который жил в Новом Харлеме, приехал в Нью-Йорк и в разговоре, вспомнив о его матери, упомянул ее прозвище, некогда широко известное — «Прекрасные телеса», Гарри почувствовал боль в груди. Ему были ненавистны даже ее клички.
После семнадцати лет разлуки мать вновь начала преследовать Гарри и портить ему жизнь.
Накануне отплытия «Раппаханнока» в Бостон Гарри узнал, что рано утром в кабинет главного судьи Нью-Йорка поступил анонимный документ на двадцати четырех страницах. В этом документе кто-то разоблачал Роберта Ливингстона, нарушавшего Акт о навигации.
Этот акт, принятый в 1663 году, гласил, что все товары из Англии следовало привозить на кораблях под английским флагом. Акт запрещал иметь дело с голландскими, немецкими, французскими и испанскими посредниками.
Отягощавший сделки тяжелыми налогами и удлинявший сроки поставок, этот закон оказался совершенно неприемлемым для поселенцев. Если они хотели получить неплохую прибыль, им приходилось обходить закон.
Но открыто об этом никто не говорил.
Документ, обличавший Роберта Ливингстона, нарушал молчаливую договоренность. Сообщество торговцев заволновалось: если документ попадет в Лондон, это может привести к парламентскому расследованию.
Вечером главный судья сообщил, что автор документа установлен. Им был Гарри Бэтман.
— Но это ложь! — запротестовал Гарри. — Об этом надо немедленно сообщить!
— Один из служащих судьи сказал, что узнал вас, когда вы подбрасывали эту «бомбу», — сообщил Эскот. — Ваша виновность не подлежит сомнению, Гарри. Поговаривают, что вы таким образом хотели отомстить Ливингстону. В это тем легче поверить, что цель якобы вашего демарша достигнута: Фактория Муира больше не ведет с ним переговоры. Все оборачивается против вас.
Гарри хотел пойти к губернатору и главному судье, чтобы установить правду и уличить того, кто его якобы узнал, но тут на мызу прибежал маленький Чарльз. Он кричал, что люди Ливингстона подожгли склады Бэтмана. Языки пламени уже пожирали древесину, уничтожали мешки с табаком, рисом, сахаром и льняным полотном. Тысячи фунтов улетали вместе с дымом.
Лили велела Чарльзу уйти в свою комнату, которую она заперла на два оборота ключа.
— В такие безумные мгновения никогда не знаешь, что может случиться.
Крыши складов рушились одна за другой, взметая к небу столбы искр. Огромный пожар тушили всю ночь. Местные жители заливали пламя сотнями ведер воды, взятой из Гудзона. Три человека получили серьезные ранения.
Гарри отметил, что никто из торговцев, производителей и их работников не протянул ему руку помощи. Тушить пожар бросились лишь его работники, соседи и жители города, благосклонно относившиеся к Бэтману.
Около пяти часов утра Чарльз услышал, что вернулся его отец. До мальчика долетали лишь обрывки разговора родителей: «…знать бы кто!»
Гарри пошел наверх, чтобы умыться и переодеться, потом спустился на первый этаж. Чарльз услышал знакомый звук: отец открыл шкаф в прихожей, чтобы взять мушкет.
Мальчик бросился к окну. Он слышал, что отец поскакал на лошади в сторону Нью-Йорка.
Чарльз находился на втором этаже дома, откуда мог спрыгнуть только на крышу, нависавшую над первым этажом. Он часто мечтал одним прыжком преодолеть пространство, отделявшее окно его спальни от могучего ясеня с толстыми ветвями.
Но одно дело мечтать, а другое — прыгнуть в пустоту. Темная ночь делала затею Чарльза невозможной.
