Управляющий тюрьмы поклонился Муиру, благодаря его за комплимент.
— В нашем королевстве система частных долговых тюрем существует вот уже три столетия. И как вы думаете, почему?
Шеннон пыталась сохранять спокойствие, хотя откровения Муира вызывали у нее отвращение.
— Кредиторы несостоятельных должников были рады узнать, как их грабят, — заявила она.
— Пусть только попробуют заявить протест! — Августус расхохотался. — Результат не заставит себя ждать. Мы уничтожим долговые тюрьмы! В конце концов, не вечно же судебной системе королевства спасать их от неприятностей. Только они и они одни виноваты в том, что легкомысленно дали в долг неизвестно кому. Судебная система проявляет благородство, приходя им на помощь. Не рассчитывайте на кредиторов. Пусть мы несовершенны, но мы приносим им пользу. Не так ли, мсье Хаггинс?
— Истинная правда, монсеньор Муир.
Шеннон до глубины души поразили откровения Муира. Оказывается, Хаггинс обогащался для того, чтобы обогащать своих начальников! От жалкого управляющего Флит до первого лорда Казначейства, а возможно, и до самого короля — все они были повязаны одной веревкой!
— Значит, нет выхода, — прошептала Шеннон.
— Нет. Но надо замять скандал, который вы вызвали, — сказал Августус. — Я разговаривал об этом с магистратами. Либо вы сейчас подписываете заявление чести, признаваясь, что «преувеличили» обвинения, которые могли бы быть выдвинуты против славного управляющего Хаггинса…
Муир показал на документ и чернильный прибор на столе около колокольчика.
— И тогда вы одна понесете справедливое наказание за ложь. Либо вы отказываетесь подписывать, и я отправлю вас в соседний зал суда. Судьи готовы растерзать вас на части. Вас, но только не одну!
Муир сделал знак Хаггинсу, и тот протянул ему документ.
Муир начал читать:
— Вместе с вами понесут наказание капитаны Петерон и Истланд, доктор Ли, сэр Александер, господа Эско, Дурстан, Качлейв, Этеридж, Дойли, Клемур, Релф, Брайлесфорд, Карач, Пуллен, Дженкинс, Дин, Мобрей, Бейкер, Виндхам, Бонд, Пауэр, а также дамы Пауэлл, Шоу и Уоррен.
[9]
Поверьте мне, если вы принесете их в жертву, ваши друзья пожалеют, что доверились вам.
— В любом случае я погибла, — сказала Шеннон.
— Да, в любом случае. У моего милосердия есть пределы.
Хаггинс был на седьмом небе.
— И каким же, по вашему мнению, должно быть «справедливое» наказание?
— Такое, какое поможет мне навсегда забыть о вас. Мсье Хаггинс, вы должны проследить, чтобы после возвращения во Флит Шеннон Глэсби была помещена в одиночную камеру на срок, который мы назовем… неопределенным.
Суровый вердикт удивил даже Хаггинса. Во Флит заключенные никогда не проводили в подвале больше месяца.
— Я не убиваю вас, Шеннон, я стираю вас с поверхности земли. Я делаю то, что должен был сделать уже давно, если бы не проявил слабость. Вот вы и оказались на равных с презренной Трейси. Она под кровлей, вы под землей…
Шеннон и бровью не повела. Она не опустила глаз.
— Я могу понять, что вы ожесточились против меня, — сказала она. — Но, бросая меня в одиночную камеру, вы наносите удар не только мне, но и моему сыну, который останется без матери.
— К этому ребенку имеете отношение вы одна, — заворчал Муир. — Он хуже, чем узурпатор на этой земле. Он ошибка. Ваша ошибка.
— Он ваш сын!
— Не говорите мне об этом мальчишке! — гнул свое Муир. — Он ничего не значит для меня и никогда не будет значить. Это ваш крест. И несите его без меня.
— Тогда вы просто ничтожество…
— Замолчи, дерзкая! — вмешался Хаггинс.
— Возможно, Монро были не так уж и неправы, — оросила Шеннон в лицо Муиру. — У вас нет сердца.
— К сожалению, есть. И оно билось. Однажды.
Шеннон подошла к большому столу и, охваченная яростью, подписала документ, который объявлял ее единственной виновной в составлении петиции, направленной против Хаггинсов.
— Вы напрасно сравнили Филиппа с моим крестом. Крест не удручал Христа. Он его спас, монсеньор. Запомните это.
— Джон Хаггинс?
— К вашим услугам, монсеньор Муир!
— Отведите эту несчастную в зал суда, чтобы она призналась в своих ошибках, а затем сделайте так, чтобы она навсегда исчезла. Я хочу, чтобы все забыли, как она выглядит и как звучит ее голос.
Во Флит Шеннон рассказала о том сокрушительном поражении, которое она потерпела, и о причинах, заставивших ее взять всю ответственность на себя.
— Но не думайте, что вы в безопасности. Хотя суд принял мое заявление и не стал выдвигать против вас обвинения, готовьтесь к тому, что Хаггинсы начнут всем мстить. В конце концов, суд пожурил этих чудовищ только за то, что они превысили законные тюремные расценки.
Узников наказали за то, что они вырубили деревья на главном дворе. Они это сделали прошлой зимой, когда Хаггинсы перепродали их дрова.
— Три года усилий, и все впустую! — вздыхала Шеннон. Хаггинс дал Шеннон всего несколько минут, чтобы проститься с близкими ей людьми. Своего сына Шеннон поручила заботам Эдит Стэндиш. Филипп был в отчаянии. Стражникам Гиббона, когда они пришли за Шеннон, чтобы отвести ее в одиночную камеру, пришлось силой отрывать мальчика от матери.
Все заключенные Флит собрались во дворе и смотрели в полном молчании, сняв с головы фуражки, на муки Шеннон.
Она едва успела в последний раз поцеловать сына в лоб. Стражники потащили ее по узкой мрачной лестнице, которая вела к овальной железной двери.
Помещение за дверью раньше было цистерной, которую переоборудовали в застенок, абсолютно пустой, с мокрыми стенами и неровным полом.
В застенок круглой формы с диаметром в пять метров и высотой в двенадцать метров свет поступал через крошечное круглое зарешеченное отверстие, выходившее на Флит-лейн на уровне земли.
Узники называли это отверстие «глаз Каина». Прохожие бросали в него кусок хлеба или монетку. Но самые жестокие мочились туда или бросали экскременты.
Объятая ужасом, Шеннон вошла внутрь. Она не увидела там даже соломенной подстилки, чтобы можно было лечь.
Хаггинсы были безмерно счастливы.
Младший сказал ей:
Я знал, что ты так закончишь. Выдумщица!
Он с грохотом захлопнул дверь. В бывшей цистерне любой звук, даже самый тихий, отзывался чудовищным эхом.
Четырнадцатого октября 1723 года Шеннон Глэсби превратилась в одно лишь воспоминание.
