Голос Гийемины звучал напряженно. Младшая, Кретьеннотта, по-прежнему молчала, крепко сжимая руку своей подружки.
— Я ищу жилище ризничего, — сказал кюре. — Вы можете мне показать, где его дом?
— Премьерфе? А что вам от него нужно?
— Поговорить с ним. Вы знаете, где он живет?
— Может, и знаем.
— Прекрасно. Тогда проводите меня к нему.
Священник взял маленькую Кретьеннотту за запястье и увлек ее за собой, решив не вести долгих разговоров с девочками. Им ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с ним по лабиринту улиц. Энно Ги шагал широко, и девочки едва поспевали за ним, причем им казалось, что из каждого окна за ними кто-то наблюдает.
Ги засыпал девочек вопросами. Кретьеннотта по-прежнему молчала, зато Гийемина охотно отвечала за двоих. Она подробно рассказала священнику о смерти епископа, описав это так, как представляли себе жители города: о загадочном убийце на черном коне и об открывшейся виновности Акена во всех несчастьях, которые обрушились на епархию в последние месяцы. Она слово в слово пересказала все то, что вчера говорили на улицах города.
— Да, кстати, — вдруг сказала она, останавливаясь. — А вы случайно не наш новый епископ?
— Нет, дочь моя, — ответил Ги. — Я не удостоился такой чести.
Улицы были по-прежнему пусты. Гийемина рассказала священнику, что на одного из жителей, которого зовут Гроспарми, вчера вечером, когда он охранял подъезды к городу, напал таинственный убийца епископа, возвращавшийся в город, чтобы довершить свои злодейские дела.
— Как зовут этого человека? — переспросил Ги.
— Гроспарми. Это один из наших точильщиков.
Раны этого точильщика были единственным подтверждением того, что убийца появился в городе. Никто не мог толком объяснить, как он сумел исчезнуть, когда точильщик шел по его следу на въезде в город. Здесь явно не обошлось без нечистой силы. С того самого момента жители с ужасом думали о том, что этот убийца скрывается где-то в их городе.
— А вы, девочки, не боитесь? — спросил священник.
— Нет. Мы приучили себя бояться того, что видим, а не того, о чем слышим.
— Здравая мысль!
Гийемина ничего не ответила. Энно Ги вдруг в упор посмотрел на Кретьеннотту.
— А почему ты со мной не разговариваешь?
— Она вообще больше не разговаривает, — пояснила Гийемина. — Уже более года. Никому пока еще не удавалось заставить ее снова заговорить.
— Не считая тебя. Но вы, конечно же, разговариваете в укромных местах, известных лишь вам двоим. Детские ухищрения просто уму непостижимы.
Гийемина мрачно посмотрела на молодого священника. Тот притворился, что не заметил, как рассердилась старшая из девочек и как слегка улыбнулась младшая.
— Интересно, а для чего вы приехали сюда? — вырвалось у Гийемины.
— Я всего лишь молодой кюре, малышка, — пояснил священник, — и направляюсь в Эртелу. Это мой новый приход.
Лица девочек сразу же стали напряженными. Словоохотливость Гийемины тут же улетучилась.
Они подошли к дому с деревянным навесом, без чердака, стоящему на углу улицы. Его двор, как и дворы других домов, был завален снегом.
— Это здесь. Премьерфе живет в этом доме со своей женой.
— Спасибо, — сказал Ги. — Спасибо вам обоим.
Священник хотел было благословить их, осенив крестным знамением, однако Гийемина вдруг резко схватила его за руку.
— Не нужно, святой отец… Мы знаем, что вы сказали нам неправду.
Ги уставился на девочку, удивленный ее выходкой.
— Эртелу не существует, — выпалила Гийемина. — Это просто старая легенда, которую рассказывают детям, чтобы их напугать или заставить слушаться. Как сказка про Тару или про Эннекена. Это всем известно.
Священник улыбнулся. Но девочка продолжала тараторить:
— Смотрите, как бы и вас не постигла та же участь, что и епископа, и людей из деревни Эртелу. И всех тех, кто забредал в наши земли!
Последнюю фразу Гийемина уже прокричала. Она бросилась прочь, схватив за руку подружку и увлекая ее за собой. Энно Ги посмотрел им вслед: они словно растворились, скрывшись за углом, как две маленькие феи. А еще священник почувствовал на себе чьи-то любопытные взгляды из окон дома.
6
Энно Ги постучал в дверь дома Премьерфе. Дверь резко открылась, и взору священника предстала невысокая дородная женщина с туповатым и явно неприветливым выражением лица. Это была Годильеж, супруга ризничего. Эта женщина отличалась весьма своеобразной внешностью. Все в ней говорило о ее дурном нраве: острые носки обуви; короткие, как у утки, ноги; широкие покатые плечи; низкий лоб, прикрытый синим платком; узкие глазенки; сросшиеся брови. Эта женщина, открывая дверь с таким видом, будто собиралась плюнуть в лицо стоявшему на пороге, замерла, ошеломленная, увидев перед собой незнакомого священника.
— Что вам нужно?
— Я — священник Энно Ги, — ответил кюре. — Я пришел попросить ризничего о помощи.
— Да? Ну конечно же, святой отец! Проходите. Да проходите же!
Недоверчивое выражение лица этой мегеры мгновенно сменилось ханжеским благоговейным почтением. Она стала что-то лепетать, беспрестанно повторяя «святой отец». Усадив Ги за стол и поставив перед ним тарелку с кусочком репы и чашку с теплым молоком, она тем самым, с ее точки зрения, оказала священнику высшие почести, какие только могли быть возданы кому-либо в этом доме. Внутри дом вполне соответствовал этой несуразной толстушке: высота потолка едва превышала рост человека, расставленная кое-как мебель была слишком маленькой, да и вообще все здесь казалось каким-то грубым и старомодным.
Когда женщина позвала своего мужа, по резкому тону ее голоса можно было предположить, что ее супруг, скорее всего, представляет собой покорного тщедушного горемыку. Однако в комнату вошел мужчина бодрого вида и крепкого телосложения. Он шел, пригибаясь, чтобы не задевать потолок головой. Дом был явно построен исходя из габаритов его супруги, а не его самого.
— Вы — ризничий Премьерфе?
— Да, это он, — ответила за Премьерфе его жена.
— Я — священник Энно Ги, меня позвал в вашу епархию епископ, его преосвященство Акен.
Услышав это, супруги тут же переглянулись.
— Да упокоится его душа! — сказала Годильеж.
— Он вызвал меня для работы в новом приходе.
— Это просто прекрасно, — снова вмешалась женщина. — В наших чертовых местах всегда не хватало священников. Его преподобие поступил очень правильно… Да упокоится его душа!
— Брат Шюке сказал мне, что вы — единственный, кто точно знает, где находится эта деревня.
