Канцлер проводил своего гостя внутрь дворца через помещения, в которых толпилось множество людей. Появления канцлера и его спутника почти никто не заметил. В коридорах витали запахи жареного мяса и лука, и все внимание присутствующих было поглощено банкетом. Здесь были куртизанки, солдаты в затейливых нарядах и священники с подведенными тушью глазами. Энгерран не знал никого из них, если не считать троих францисканцев, которых он уже видел накануне в приемной канцлера. Все трое монахов, похоже, были не в восторге от этой пирушки.
— Мы прибыли в гости к господину Шендоле, — сказал Артемидор. — Здесь празднуются крестины моего племянника. Мы всегда используем подобные мероприятия, которые носят отчасти публичный, отчасти личный характер, для наших встреч.
— Кто это мы?
Артемидор слегка улыбнулся. Эта улыбка показалась бы зловещей, если бы десна канцлера не были бы такими распухшими и дряблыми.
— Ну, скажем, группа друзей.
Энгеррана сопроводили в цокольный этаж здания, где находился большой сводчатый зал. Низкий потолок был покрыт копотью. В зале горели три люстры с толстыми свечами. Этого явно не хватало, чтобы осветить помещение по всей его длине.
Прибывший рыцарь увидел двенадцать мужчин, сидевших вокруг стола, вмурованного одним краем в каменную стену. Артемидор представил Энгеррана присутствующим, однако никто из них не соизволил назвать свое имя.
— Друг мой Энгерран, — обратился к нему канцлер, — мы сразу перейдем к делу. Ситуация нам в общем и целом ясна. Секретный комитет при Папе Римском благосклонно отнесся к ходатайству относительно твоего сына, а также к тем усилиям, которые ты, по-видимому, готов предпринять для искупления грехов своего наследника. Святейший отец отверг твои намерения. Да он и не мог их принять. Во-первых, потому что он просто не понимает, что такое дух рыцарства; во-вторых, приняв подобную жертву от человека с таким громким именем, как твое, он, если бы об этом вдруг стало известно, мог бы испортить свои отношения с французской знатью. Поэтому он согласился сохранить эту историю по возможности в тайне, однако он требует голову твоего сына — просто чтобы подстраховаться.
Энгерран стоял неподвижно, как мраморная статуя.
— И если ты сейчас находишься здесь, перед нами, то это потому, что только мы можем заставить его изменить свое мнение.
— На основании чего?
— На основании чего? На основании того, что мы, скажем так, являемся… «теми, кто вершит текущие дела». Это очень важная функция, возникшая исторически, причем, в общем-то, стихийно. Видишь ли, Папы не сменяют друг друга в Риме так же легко, как французские короли, у которых, на их счастье, всегда оказывается под рукой взрослый наследник, способный занять трон. А между смертью одного понтифика и избранием следующего могут пройти месяцы, а то и годы. В течение этого переходного периода необходимо обеспечивать неуклонное проведение в жизнь политики Церкви. Этим мы как раз и занимаемся. Мы своего рода «папы римские» переходного периода.
— Но Мартин IV жив-здоров и находится при власти. Почему вы вдруг стали оспаривать его суверенитет? Вы что, пойдете против его воли?
Артемидор неожиданно бросил на рыцаря суровый взгляд.
— А потому, что мы знаем, каково это — положить крест Туниса к чьим-то ногам!
Присутствующие заерзали на стульях и стали перешептываться.
— Ты готов пожертвовать многим ради спасения своего сына, — продолжал канцлер. — И хотя совершенные им грехи просто ужасны, мы можем понять твои отцовские чувства и твое — так свойственное французам — стремление сберечь свою репутацию. Мы готовы быть благосклонными к тебе в обмен на кое-какие небольшие услуги с твоей стороны.
— Я не очень-то люблю предложения конфиденциального характера, — сказал Энгерран. — Особенно когда они делаются в подвале.
— Замечательно! Мы тоже этого не любим! — канцлер едва не прыснул со смеху. — Как и все нормальные люди, мы знаем, что правде соответствует яркий свет. Тем не менее добиться чего-либо в политике можно лишь в обстановке конфиденциальности. А как ты хотел? Люди творят свои дела именно таким образом, и мы тут не в силах что-либо изменить.
— Почему я должен все это выслушивать?
— Потому что я — канцлер Папы Римского и потому что из сидящих перед тобой двенадцати человек кто-то обязательно станет следующим хозяином Рима. Мы — твой лучший и твой единственный шанс. Кроме того, наши предложения очень даже дельные.
— Я слушаю.
— Все очень просто. Мы хотим, чтобы ты купил земли.
— Купил земли?
— Да. Для нас. Для Церкви. Ты, безусловно, знаешь, что наш христианский образ жизни и церковные обряды значительно изменились за несколько последних поколений. Мы сумели придать христианскую окраску многим традициям, зарожденным еще в языческие времена. Освящение речной водой заменено нами крещением в храме водой из кропильницы. Обряд бракосочетания совершается исключительно в наших церквях, и только мы имеем право расторгать брачные узы. Даже посвящение в рыцари отныне происходит только с санкции епископа и не признается действительным, если меч не был освящен Церковью. Мертвые тоже находятся под опекой Христа. Кладбища теперь входят в ведение Церкви. Положен конец языческим похоронным обрядам, сопровождавшимся попойками, жертвоприношениями и чревоугодием. Отныне лишь богослужение сопровождает души умерших в мир иной. В общем, как ты видишь, мало-помалу жизнь людей приводится в соответствие с заветами и учением Господа.
— Я рад этому, — сказал Энгерран.
— Тем не менее есть еще одна область, в которой нам не удалось сломать старые традиции. Это — право на владение землей. Особенно во Франции. Феодалы — вассалы короля — упорно отказываются передавать свои земли духовенству. Они предпочитают продавать их друг другу, давать в виде приданого или отписывать королю. У вас, во Франции, владение землей — это престиж. Символ древности рода, династии! В данном вопросе люди придерживаются древних обычаев, с этим ничего нельзя поделать.
— Но ведь многие феодалы передали свои земли Церкви, — возразил Энгерран.
— Хм… жалкие клочки. Леса, которые нужно выкорчевывать, и болота, требующие осушения, чтобы там можно было построить аббатство. Символические дары — так, для очистки совести. А правда состоит в том, что они отказываются продавать нам те земли, которые охотно продают друг другу. Это, безусловно, вопрос сословной солидарности… Однако у Церкви есть насущная потребность во владении землей. Многие знатные французские семьи находятся на грани разорения и хотят продать свои владения. И очень жаль, что Церковь Христова не может этим воспользоваться. А ведь от этого выиграли бы все. Поэтому мы хотели бы, чтобы ты — и только ты — послужил нам прикрытием, своего рода подставным лицом, для приобретения кое-каких имений, особенно ценных для нас. Дю Гран-Селье — это звучное имя. Оно известно всем, и все относятся к тебе с уважением. Твой сын все еще слывет верноподданным французской короны и набожным человеком… А то плохое, что про него говорят, — это всего лишь слухи… Если потребуется, мы заявим, что все эти «наговоры» абсолютно необоснованны и что отныне распространение подобных слухов будет считаться святотатством. Это нам вполне под силу. Как ты сам сказал моему секретарю, уже не первый раз Церковь закрывает глаза на те или иные события.
