– Ужасный момент, мадам.
– Мне никогда этого не забыть. Джон был благороден. Он готов
был предать себя в руки правосудия. Я не хотела и слышать об этом. Мы спорили
всю ночь. «Ради меня!» – убеждала я его. В конце концов он согласился со мной.
Он не мог допустить, чтобы я страдала. Такая слава! Только представьте себе
газетные заголовки: «Двое мужчин и женщина в джунглях. Первобытные страсти». Я
предоставила все решать Джону. Он все-таки уступил мне. Люди ничего не видели и
не слышали. У Тимоти был приступ лихорадки. Мы сказали, что от него он и
скончался. Похоронили его там, на Амазонке. – Тяжелый вздох потряс ее тело. –
Затем – назад к цивилизации и разлука навек.
– В этом была необходимость, мадам?
– Да, да. Мертвый Тимоти встал между нами так же, как это
сделал Тимоти живой. Даже более… Мы распрощались друг с другом навсегда. Иногда
я встречаю Джона Деспарда в свете. Мы улыбаемся, вежливо разговариваем, и никто
не догадывается, что мы пережили. Но я вижу по его глазам, а он по моим, что
нам этого никогда не забыть…
Воздавая должное рассказанному, Пуаро не прерывал чуть
затянувшегося молчания.
Миссис Лаксмор достала косметичку и попудрила нос, магия
высокой страсти тут же исчезла.
– Какая трагедия, – произнес Пуаро уже совершенно обыденным
тоном.
– Вы понимаете, мсье Пуаро, – серьезно сказала миссис
Лаксмор, – мир никогда не должен узнать правды.
– Это больно слышать.
– Но это невозможно. Ваш друг, этот писатель, вы уверены,
что он не станет отравлять жизнь ни в чем не повинной женщины?
– Или требовать, чтобы повесили ни в чем не повинного
мужчину? – буркнул Пуаро.
– Вы тоже так считаете? Я очень рада. Он не виноват. И
преступление, внушенное страстью, нельзя называть преступлением. Тем более что
это была самооборона. Он был вынужден выстрелить. Так вы, мсье Пуаро,
действительно согласны со мной, что людям незачем знать, отчего на самом деле
умер Тимоти?
– Писатели иногда на редкость бессердечны, – пробормотал
Пуаро.
– Ваш друг женоненавистник? Он хочет заставить нас страдать?
Но вы не должны допустить этого! Я не позволю. Если потребуется, я возьму всю
вину на себя. Скажу, что я застрелила Тимоти!
Она встала и решительно вскинула голову.
Пуаро тоже поднялся.
– Мадам, – сказал он, взяв ее за руку, – в вашем вызывающем
восхищение самопожертвовании нет необходимости. Я сделаю все от меня зависящее,
чтобы истинные факты никогда не стали известны.
Нежная улыбка слегка тронула лицо миссис Лаксмор. Она
немного подняла руку, так что Пуаро, хотел он того или не хотел, вынужден был
поцеловать ее.
– Несчастная женщина благодарит вас, мсье Пуаро, – сказала
она.
Это было последнее слово преследуемой королевы
удостоившемуся благосклонности придворному. Пуаро пришлось удалиться, дабы
соответствовать предложенной ему роли.
Оказавшись на улице, он с наслаждением вдохнул свежий
воздух.
Глава 21
Майор Деспард
– Quelle femme!
[107]
– восхитился вслух Пуаро. – Се pauvre
Despard! Се qu’il a du souffrir! Quel voyage epou-vantable!
[108]
Вдруг он расхохотался.
Он шел по Бромптон-роуд. Остановился, достал часы, прикинул.
– Ну, да у меня еще есть время. Во всяком случае, подождать
ему не вредно. Я могу пока заняться другим маленьким дельцем. Как это, бывало,
напевал мой друг из английской полиции, сколько же лет тому назад? Сорок?
«Кусочек сахара для птички…»
Мурлыкая давно позабытую мелодию, Эркюль Пуаро вошел в
роскошный магазин, торгующий женской одеждой и различными украшениями, и
направился к прилавку с чулками.
Выбрав симпатичную и не слишком заносчивую продавщицу, он
сказал ей, что ему требуется.
– Шелковые чулки? О, у нас прекрасный выбор. Только из
натурального шелка, не сомневайтесь.
Пуаро отодвинул коробочки в сторону. Он еще раз применил все
свое красноречие.
– Ах, французские? Вы знаете, они с пошлиной, очень дорогие.
Была подана новая партия коробок.
– Очень мило, мадемуазель, но все же я имею в виду более
тонкие.
– Это – сотый номер. Конечно, у нас есть и особо тонкие, но,
к сожалению, они идут по тридцать пять шиллингов пара. И очень непрочные,
конечно. Прямо как паутина.
– C’est ça. C’est ça, exactement.
[109]
На этот раз молодая дама отсутствовала довольно долго.
Наконец она вернулась.
– К сожалению, они в самом деле тридцать семь шиллингов
шесть пенсов за пару. Но красивые, не правда ли?
Она осторожно вытащила чулки из прозрачного конверта –
тончайшие, прозрачнейшие чулки.
– Enfin,
[110]
вот это как раз то, что надо!
– Прелесть, правда? Сколько вам пар, сэр?
– Мне надо… подождите, дайте сообразить. Девятнадцать пар.
Юная дама чуть было не упала за прилавком, и только
профессиональный навык сохранять невозмутимый вид и при самых экстравагантных
просьбах покупателей позволил ей устоять на ногах.
– На две дюжины полагается скидка, – едва слышно сказала
она.
– Нет, мне надо девятнадцать. И пожалуйста, различных
оттенков.
Девушка покорно отобрала чулки, завернула их, выписала чек.
Когда Пуаро удалился с покупкой, девушка за соседним
прилавком не выдержала:
– Интересно, кто эта счастливица? Должно быть, противный
старикашка-то. Впрочем, она, кажется, здорово водит его за нос. Чулки по
тридцать семь шиллингов шесть пенсов, ну и ну!
Не ведающий о такой уничижительной характеристике, данной
ему юными леди от господ «Харвид энд Робинсонс», Пуаро рысью несся домой.
Он пробыл дома около получаса, когда раздался звонок.
Минутой позже в комнату вошел Деспард.
