– Ты из каких будешь, Николаич? – поинтересовался Петрович.
– Из мещан, – Андрей опустил глаза.
– Мещане тоже разные бывают, – замахал руками Иван Павлович, – товарищ Рябинин – человек заслуженный, орденоносец.
Председатель улыбнулся:
– Спасибо, что зашел, не побрезговал стариками. К нам ведь теперича мало заходят, не то что в семнадцатом. Сила мы были.
* * *
Андрей шел к проходной и думал о заводских ветеранах. Они напоминали потерявшихся и обворованных на ярмарке детей. Ему стало жалко старых рабочих теплой болезненной жалостью, какой жалеют увечных.
За воротами стоял присланный Свищовым экипаж – старинный фаэтон. Рябинин попросил отвезти его к Баранову за вещами.
В гостинице, собрав нехитрый скарб, он расплатился с Василием Павловичем и поблагодарил за приют и доброе отношение.
Покатили на квартиру. Дом располагался неподалеку, на улице Коминтерна, по пути на завод и немного влево. Улица – чистая и тихая, на таких до революции жили солидные врачи и профессора. Фаэтон остановился у трехэтажного дома.
Судя по эклектичности стиля, он был построен в последней четверти прошлого века: архитектура здания соединяла геометрическую простоту с изыском различных направлений – от малюсеньких колонн у окон лестничных пролетов до грандиозной ковки козырька парадного. Дом радовал глаз свежей розовой известкой, оттененной бордовым фундаментом.
Возница сверился с ордером и объявил, что приехали на место. Андрей забрал у извозчика документ и отправился искать домком.
Он располагался с черного хода, рядом с дворницкой. В маленькой комнатушке восседал полный молодой мужчина с добродушным, лунообразным лицом. Редкие пряди прилипли ко лбу – в комнате было жарко. Человек ознакомился с ордером, широко улыбнулся, раздвигая в стороны пудовые щеки, и отрекомендовался:
– Харченко, преддомкома. Очень рад!
Он протянул Рябинину перо:
– Присаживайтесь и соблаговолите заполнить анкету.
Перо оказалось весьма дрянным – противно шкрябало по бумаге. Приходилось то и дело погружать его в чернильницу, отчего ответы на вопросы анкеты получались неряшливо-жирные.
Харченко ожидал конца Андреевых мучений и по-толстяковски сопел.
Наконец анкета была заполнена, преддомкома встрепенулся и повел нового жильца смотреть квартиру. Черным ходом они поднялись на третий этаж и через кухню попали в длинный коридор.
– Вам повезло, гражданин Рябинин, – пояснил Харченко, – у вашей комнаты два входа – один с парадного, только ваш, а второй из коридора. Соседи-то ваши ходят из соседнего подъезда. Суетно!
Комната оказалась просторной и светлой, с грубым, выложенным, очевидно, не так давно камином. Осталась даже мебель прежних хозяев – платяной шкаф. Андрею понравилась его комната.
В коридоре застучали сапоги, и в комнату ввалился бородатый дворник с вещами Рябинина.
– Экипаж отпускать али как? – справился он.
– Нет-нет, пусть подождет – мне нужно успеть на комсомольское собрание.
Глава VII
Собрание ячейки проходило в «Красном зале» – помещении над механосборочным цехом. Именно здесь утром 27 октября 1917 года рабочие Бехметьевского завода услышали о падении Временного правительства. Зал торжества идей большевизма окрасили в подобающий цвет – цвет горячей пролетарской крови.
Комсомольцы собрались в положенный час, но собрание не начиналось – ожидали секретаря ячейки Самыгина, вызванного в губком партии. Комса рассаживалась, травила байки и лузгала семечки.
С опозданием на полчаса явился-таки Самыгин, шустрый парень лет двадцати трех, и, пробежав к столу президиума, заговорил:
– Товарищи комсомольцы, считаю собрание открытым! На повестке дня три вопроса: «О работе ячейки в преддверии XIII съезда РКП(б)»; «О подготовке к губпартконференции» и последний вопрос – «Знакомство с начальником столярного цеха, членом РКСМ, товарищем Рябининым». Прошу, товарищ Скрябин, – он обратился к чернявому мальчонке лет семнадцати, секретарю собрания.
– На собрании присутствуют пятьдесят два члена союза из пятидесяти шести списочных, – читал по бумажке Скрябин, – по первому вопросу доложит зав.идеотделом товарищ Крылов; по второму – товарищ Самыгин; по третьему… Кстати, – Скрябин осмотрел зал, – товарищ Рябинин присутствует?
Андрей поднял руку.
– Очень хорошо, – кивнул Скрябин, – можно начинать.
На трибуну поднялся человек неопределенного возраста, с детским, но упрямым выражением лица, зав. идеологическим отделом Крылов. Докладчик говорил о достижениях ячейки в канун съезда партии. Андрей услышал о субботниках, воскресниках, вечерах-диспутах, выпусках стенгазет и даже о молодежном театре «Борец».
Информация показалась Андрею занятной, несмотря на то что оратор говорил вяло, с многочисленными паузами и речевыми ошибками. К счастью, через четверть часа Крылов завершил отчет, и его сменил на трибуне Самыгин. Он докладывал бойко, без заглядывания в текст, выражаясь красиво и доходчиво. Рябинин подумал, что, по крайней мере, реальное училище сей комсомольский вожак окончить сумел.
Самыгин рассказывал о необходимости благоустройства зала губкома для проведения партконференции. Он нашел глазами Андрея и отметил, что выполнение этой задачи целиком лежит на столярном цехе, а вся ячейка должна активно помогать. Закончив речь, Самыгин вернулся на председательское место.
Скрябин попросил Андрея подняться на сцену. Была зачитана анкета Рябинина, и комсомольцам предложили задать вопросы новому члену ячейки.
Девушка из президиума, симпатичная голубоглазая блондинка, спросила об отношении к оппозиции. Андрей отвечал осторожно, выговаривая штампованные фразы о единстве партии, о компромиссах и «общем деле всех трудящихся».
Вновь слово взял Самыгин:
– Я знаю, товарищи, что Андрей Николаевич был делегатом Третьего съезда комсомола и видел товарища Ленина!
Зал оживился.
– Это было давно, в двадцатом году, – улыбнулся Рябинин, – попал я на съезд случайно – заболел избранный делегат, боец моего эскадрона. В последний момент рекомендовали меня.
Он помолчал. Из зала крикнули:
– Расскажите, какой он был, Ильич?
Андрей нахмурился:
– Какой? Обыкновенный: маленького роста, лысый, рыжие усы и бородка. Я сидел далеко от сцены, видно было плохо.
Комсомольцы завороженно смотрели на Андрея и куда-то за него, на занавес сцены, где висел портрет недавно умершего вождя.
Паузу нарушило деликатное покашливание Самыгина и его предложение перейти к замечаниям. Послышался шум, и на сцену выскочил Лабутный:
– У меня есть замечание!
