– Трудный день? – спросил Рябинин.
– Суматошный. Проводили серьезную контрольную, потом – пионерское собрание.
Андрей усмехнулся:
– У нас на заводе тоже было собрание. Комсомольское. А затем – диспут о поэзии Маяковского.
– Да ну? – встрепенулась Полина. – Как поспорили?
– Никак. Больше хвалили. А вы любите Маяковского?
– Не совсем, – она сморщила носик. – Ранний он был интересен, позднее – грубоват, хотя … современен! Что именно обсуждали?
– «Комсомольская».
– А-а! Читала. Громкое такое, надрывное.
– Осмелюсь сказать, чересчур. Вот видите, у нас на Маяковского одинаковые взгляды, – засмеялся Андрей.
Полина пожала плечами:
– Знаете, у каждого свои поэты. Мне нравится Блок, Северянин, хотя отец считает Северянина чуждым.
– У вашего отца иные пристрастия?
Она нахмурилась:
– Папа сложный. У него ответственная работа, ему не подобает увлекаться Северяниным или Есениным.
Андрею стало интересно: в своих мыслях он относил Полину к «гнилой интеллигенции».
– Ваш отец – совработник? – поинтересовался он.
– Еще какой! – невесело рассмеялась Полина и тут же осеклась. – Но я не хочу об этом распространяться… Вы сами-то кого любите?
Он задумался и ответил тихо, даже робко:
– А мне Есенин нравится. Душевный он, родной. Блок великолепен. Люблю Гумилева, – Рябинин искоса посмотрел на Полину.
– Есенин – старорежимный поэт, ностальгический, – холодно сказала она. – Впрочем, не мне судить – я его деревень никогда не видывала. Мы всегда в городах жили и за границей.
– За границей? – воскликнул Андрей.
– Поражены? – усмехнулась Полина. – Мои родители – профессиональные революционеры. Семья жила в эмиграции с 1912 года. Отец закончил Венский университет, кстати, учился в одно время с Троцким, они с тех пор и дружат.
Рябинин сидел словно окаменелый. «Получается, что девушка из власть имущих, королей жизни!»
– Вы, Полина, тоже член партии? – встряхнувшись, спросил он.
– Нет, я только комсомолка. Очевидно, мне политика в маминой утробе опостылела. Разумеется, я за правое дело, но без пены у рта. Испугались? – Полина посмотрела на Андрея лукаво прищуренными глазами.
– Что вы? Признаться, я ожидал, что вы – дочь врача или инженера… По манерам, так сказать.
– Вы правы, среди революционеров и членов их семей мало культурных и образованных, – кивнула Полина. – Папа мой по происхождению – потомственный пролетарий, в молодости работал на стекольной фабрике. Рано ушел в борьбу, далее – тюрьма, каторга, подполье. В эмиграции был вынужден учиться, чтобы стать более полезным партии. Да и жене нужно было соответствовать!.. Они познакомились в 1898 году, а поженились только в Австрии, когда мне было тринадцать лет.
– Мама тоже сидела в тюрьмах? – осторожно поинтересовался Андрей.
– Один раз, за агитацию рабочих Путиловского завода. Потом родилась я, а с ребенком на руках не до агитации… Слушайте, хватит обо мне, расскажите о себе что-нибудь, – предложила Полина.
– Например? – сделал серьезное лицо Андрей.
– О своей семье, о том, как пришли в революцию, где воевали.
Андрей уперся взглядом в красный горизонт и начал «историю Рябинина». Он скучно поведал о «родной Казани», «покойнице матери», о своем «мещанском происхождении», учебе в университете, германском фронте и о том, как «по убеждениям» записался в Красную армию.
– …Биография у меня скромная, похожая на миллионы других, – закончил Андрей.
– Скромничаете! – погрозила пальчиком Полина. – Вы же герой войны, орденоносец. Таких немного.
– Я выполнял долг, – сухо ответил Рябинин.
Полина посмотрела ему в глаза. Он почувствовал их теплоту, и в душе его запели радостные струны.
– Полина, послезавтра суббота. Что вы намереваетесь делать?
– Выходные мы проводим за городом, на даче. Хотите поехать со мной? – вдруг предложила она. – Там чудесная природа, речка!
– А ваши родители? – замялся Андрей.
– Бросьте! Родители будут рады – у меня немного друзей, и я часто скучаю. Мама очень славная, и папе вы понравитесь. Решайтесь! – нетерпеливо и бойко уговаривала Полина.
– Право, не знаю, – выдавил Рябинин, ему все же было неловко.
– Да не думайте вы о моих стариках! – воскликнула Полина. – Они сами по себе, уедут на дачу завтра, а мы приедем утром в субботу, отец пришлет машину. К вечеру вернемся домой и пойдем в кинематограф, а?
Андрей заразился ее планами:
– Давайте попробуем. Что от меня требуется? Каков «план кампании»?
– Ничего не требуется. Придете к девяти на Дзержинского, сорок два, к воротам. Внутрь не входите, там охрана приставучая. Я выйду, авто будет ждать, сели и поехали! – объяснила Полина.
«Охрана, автомобиль… Кто же ее отец? Уж не сам ли Луцкий?» – бешено соображал Рябинин. Он вспомнил огромный портрет на здании губкома: «Это наверняка Луцкого портрет. Впрочем, сходства нет. Кто же? Ладно, неважно, мало ли видных партийцев в городе?»
– Договорились, – вслух произнес Андрей.
– Славненько! – Полина хлопнула в ладоши и, поглядев на темное небо, спохватилась. – Ой, солнце село! Пора расходиться. Ночами жутковато, идемте.
Они зашагали к выходу из парка. На фонарных столбах уже зажглись электрические лампы.
Дом Полины, солидный трехэтажный особняк за чугунной оградой, действительно был недалеко. У ворот стоял красноармеец с винтовкой.
Андрей и Полина пожелали друг другу спокойной ночи и расстались под взглядом равнодушных казенных глаз.
* * *
Было уже поздно, но спать не хотелось. Полина села за стол и открыла дневник: «Восьмого мая 1924 года. Решила вернуться к моим забытым на целый месяц запискам. В последнее время ничего примечательного не случалось, кроме привычной суматохи в преддверии Первомая. Сегодня же произошла забавная встреча – познакомилась я (на улице! Позор!) с неким Андреем Рябининым, личностью открытой и прекрасной своей армейской героикой, но вместе с тем обладающей тонким умом и образованностью.
В наших пенатах подобные кавалергарды давно перевелись, обросли животиками и поблекли. Невольно Андрей напомнил мне отца в 1918 году – красивого, подтянутого, полного революционной романтики. Смешно мечтать о чем-либо, но Андрей мне приятен. Да и просыпается иногда во мне здоровый первобытный авантюризм – благо, на дворе бушует весна, и хочется чудесных и дурашливых приключений! (Oh, Mein Gott, как все это глупо)».
Глава XI
В половине девятого утра директор Трофимов проводил планерку с руководителями подразделений. Подводились итоги недели, ставились задачи на следующую трудовую пятидневку. В конце заседания Трофимов зачитал приказ о создании комиссии по расследованию «несовместимой с должностью совработника деятельности гражданина Невзорова С.И., исполняющего обязанности начснаботдела завода „Красный ленинец“. В комиссию вошли: предзавкома Гавришин, окружной оперуполномоченный уголовного розыска Дробышев и главный инженер Бехметьев. Возглавить комиссию предстояло секретарю партячейки завода Михееву. Сам Невзоров, тридцатилетний молодчик с испитым лицом, молча сидел в сторонке. Зачитав приказ, Трофимов объявил планерку оконченной. Люди стали расходиться к рабочим местам.
