Рябинин пожал плечами.
– Видишь ли, я сказала родителям, что пойду на танцы и заночую у подруги. Всю ноченьку буду свободная, – ласково пояснила Надежда.
«Прицепилась-таки! Сам виноват – не нужно было привечать. Что теперь с ней поделаешь?» – размышлял Андрей.
– Давай, Надюша, вот как поступим: ты отправляйся на танцы, повеселись на славу, а потом приходи ко мне. Когда танцы заканчиваются?
– В десять.
– Вот и приходи после десяти! Договорились? – улыбнулся Андрей.
Виракова похлопала ресницами, чмокнула его в щеку и, бросив «До встречи!», убежала.
«Кто знает, как там сложится? Может, и не придет… А ежели придет – невелика беда, сама напросилась… Посмотреть, так девка она горячая, соблазнительная».
* * *
В девять вечера в завалящих «Номерах Привалова», что недалеко от порта, за столом сидели два человека. Один был Фрол, другой – наглого вида фиксатый
[15]
тип, облаченный в песочного цвета пиджак и черную рубашку. Говорил фиксатый четко выговаривая слова и гримасничая, отчего лицо его, и без того неприятное, принимало еще более мерзкое выражение:
– Пошел слушок, будто ваша чистоплюйская кодла хочет притянуть нас к ответу? Зря стараетесь! Я – жиган авторитетный, а что ваш Гимназист? Долдоните который год: «Гимназист! Гимназист!» А где он хоть нарисовался-то? «Иваном» понтуется, а может, его и нет, такого урки? Представьте его на сходняк, там ему влику и устроим, нутро пощупаем, чтобы кажный знал: есть такой жиган!
[16]
– Пахан
[17]
его знает, – глядя в пол, лениво отозвался Фрол.
– Плевал я на пахана! Что с ним за сила? – нетерпеливо махнул рукой фиксатый.
– Не уважаешь ты Закон
[18]
, Осадчий, – покачал головой Фрол.
– Я сам себе Закон и пахан, – сквозь зубы процедил Осадчий.
Помолчав с минуту, он подвинулся ближе к Фролу и спросил:
– Федя, ты уркаган
[19]
законный
[20]
, царской закваски, скажи: как ты мог встать под граковатого
[21]
бондаря?
[22]
– Вот потому-то и встал, что я – царской закваски, а не лощенок
[23]
, за которого пушка
[24]
тумкает
[25]
, – усмехнулся Фрол.
– Эге!.. Просвети хотя бы, какой он окраски
[26]
, ваш Гимназист?
– Ты не раз промышлял на гастроле
[27]
, – вздохнул Федька, – так, верно, слышал о Черном Поручике, авторитетном в Москве, Киеве и даже Ростове?
– Как же, слыхал.
– А Гимназист и есть Черный Поручик, – понизив голос, проговорил Фрол.
– Не гони лажова
[28]
, Федя! Я тебя уважаю, но не мог такой князь
[29]
в наших местах безвестно захериться!
[30]
– лицо Осадчего задергалось.
– Ша, фонарный треп, былиш!
[31]
– отрезал Фрол. – Так что передать Гимназисту?
Осадчий побагровел:
– Передай: назначаю ему сходку завтра ввечеру. Там и покумекаем. Мы будем на малине
[32]
Гнутого, на хуторе в роще. И запомни, Федя: кем бы он ни был, ваш «иван», нынче я – первый авторитет в городе, и я заставлю уважать мое слово.
Фрол пожал плечами:
– Слово – не воробей, заметано! Передам своим. Бывай!
* * *
Лежа на диване, Андрей проглядывал губернские газеты. Передовицы рапортовали о подготовке к XIII съезду партии – печатались письма рядовых коммунистов, отчеты о партсобраниях и приуроченных к событию местных мероприятиях.
Зевнув, он отбросил ворох официозной прессы, развернул литературный еженедельник «Слово» и нашел стихотворение под псевдонимом Н.Меллер. Оно называлось «Время»:
Мы идем размашистым шагом,
Низвергая заветов столпы,
Называют нас забияками
Костенелые узкие лбы.
А мы рвемся поступью верной,
Невзирая на ропот и свист, —
Молодая армия героев
И талантов безумных вихрь.
Мы поставим перо и молот
На служенье свободы борцам;
Каждый, кто в душе своей молод, —
Встань в ряды и готовься к боям!
Андрей представил худосочную фигурку Меллера, его веснушчатый нос, доверчивые серые глаза и рассмеялся. «Кого напоминают его вирши? Греховно, но если у Есенина начисто отнять разум и у Маяковского выкачать некую „извилин мускулистость“, то получится Меллер. Забавно! И все же он симпатичный, этот Зипфельбаум-Меллер. Интересно, что он за фильму накропал? Надо бы взглянуть».