Юноша следил за указанными людьми, таскал по укромным адресам малявы, доставлял деньги. Он подчинился приказу Фрола – разогнал свою шпану и стал верным псом неуловимого Федьки. Как-то раз, доставляя некий чемодан одному барыге, напоролся Яшка на засаду. Он не стал раздумывать – предъявил операм «кольт» и начал палить, завалив насмерть двух сотрудников угро. Фрол наградил Яшку по-царски – дал тысячу целковых и отобедал с ним в «тихом» ресторанчике. «Попусту хрусты не швыряй, – поучал Федька. – Не пыжься
[99]
и не высовывайся. Людишки сами поймут твое достоинство». Через полгода совместной работы Фрол взял Яшку в первое «стоящее дело». Федька проворачивал его вместе с другими, неизвестными Яшке налетчиками. Свою роль Агранович выполнил достойно и был приведен к человеку, узнав прозвание которого чуть не повалился в обморок от страха и радости, – Фрол представил Яшку пред очи Гимназиста. Молниеносно Федька Фролов отошел на второй план, и Агранович всем сердцем и душой стал предан королю преступного мира губернии.
И все же Яшка остался молодежным кумиром родной слободки, правда «на пенсии». Он больше не участвовал в потасовках, не задирал соседей и выслушивал откровения сверстников со снисходительной улыбкой. Молодой Агранович стал выше вчерашних мирских забот, ибо узнал заботы мира теней, мира особых законов и правил.
Единственно неизменным, что осталось в Яшке от прежней жизни, были его любовные приключения. Он привечал женский пол, стараясь не пропустить ни одной хорошенькой барышни. А девкам и молодым бабам Яшка нравился – он знал толк в обхождении и всегда был при деньгах. Смазливые еврейские мещаночки Яшке быстро надоели, и он вышел на городской простор. Красавчик Агранович не скупился на ухаживания и подходы к предмету сердца – одаривал зазноб цветами и подарками, подкупал дворников и домработниц, кормил добрую армию музыкантов и извозчиков. Поэтому в магазинах цветов, готового женского платья и украшений ему поясно кланялись приказчики и величали не иначе как «Яковом Абрамычем».
Не забывал Яшка и корней, частенько помогая нуждавшимся соседям. На улице его хвалили, хотя и шушукались о причинах Яшкиного достатка.
Субботним днем Яшка вразвалочку спустился с родимого крылечка и направился к центру города.
Новая зазноба будоражила мысли Аграновича. Машенька Чистякова, дочь лавочника с посада, создавала массу преград для их пылкой любви. И не то чтобы Маша была «несогласная», – подзуживали молодого налетчика препоны, выставляемые его любви папашей Машеньки, суровым бакалейщиком Чистяковым. Силантий Павлович на дух не переносил франтоватых повес, подобных Аграновичу, а еще пуще – еврейской крови. «Ноги жидененка в моем доме не потерплю!» – отрезал Чистяков, узнав о прогулках дочери с Яшкой. За Машенькой стали пристально следить, выпускать из дому только в сопровождении тетки Варвары, сестры матери. А Маша была дивно хороша! Стройна, румяна, с русой косой до пояса, ясноглаза и вполне образованна. И главное: влюбилась она в Яшку по уши, что тому особенно нравилось. Вчерашним днем он получил известие, что в субботу должна Маша выйти покататься на каруселях с подругой. Представлялся случай увидеться, да и поговорить украдкой.
Кланяясь соседям и бросая «приветы» мальчишкам, Яшка спешил на встречу с Машенькой. Полы его пиджака цвета какао развевал теплый ветер, шляпа ухарски прилепилась на кудрявом затылке, малиновые штиблеты подымали пыль. Яшка дошел до Губернской, кликнул извозчика и покатил. Достав выглаженный матушкой носовой платочек, он вытер лоб, навел блеск на штиблетах и предоставил платок встречному ветру.
* * *
Машенька Чистякова в сопровождении тетки Варвары и подруги Стеши прохаживалась у карусели. Яшка встал за кустом барбариса и принялся подавать знаки. Маша глядела в другую сторону, и Агранович злился. Наконец она заметила присутствие возлюбленного, украдкой кивнула и прошептала что-то на ухо подруге. Стеша, как человек, посвященный в амурные дела Машеньки, тут же приступила к Варваре с расспросами, отвлекая тетушку в сторону. Маша подошла к убежищу Яшки и бросила:
– Ввечеру, в девять, на задах. Приходи!
Агранович послал Машеньке воздушный поцелуй и исчез в зарослях барбариса.
Теперь вечер Яшки был распланирован. Выбравшись из кустов на аллею, он купил мороженое и направился к «Рябинушке», где ему назначил встречу вор-домушник Косматый.
Народ прогуливался, наслаждаясь майской погодой, оркестр городской пожарной части выдувал веселые марши. Яшка лопал мороженое и напевал под нос свое:
А на диване – подушки алые.
Духи «Дорсе», коньяк «Мортель».
Глаза янтарные, всегда усталые,
Распухших губ любовный хмель…
«Обедать в трактире не буду, у мамочки нынче – расчудесный плов», – походя прикидывал Агранович.
В дальнем углу «Рябинушки» его ожидали двое – Филька Косматый и неизвестный тип в кепке.
– Знакомься, это Витюха, – представил спутника Косматый. – Выпьешь?
– Не гони! В такую-то жару гонорь жрать? – воспротивился Яшка. – Пускай квасу принесут.
Косматый распорядился и замолчал. Когда явился квас и половой удалился, Косматый приступил к делу:
– Байкают, ты в Слободке держишь марку
[100]
и всех фраеров знаешь?
– И что с того? – хлебнув квасу, пожал плечами Агранович.
– Есть тумка: гимануть хавиру дохтора Фельдмана, – еле слышно проговорил Косматый
[101]
.
– А ты что, меня за фраинда держишь? Так я не при делах, – беззаботно ответил Яшка.
– Оно и понятно, но ты идешь за верхового, вот и шепни, не потянется ли за скоком палева какого? Треплются людишки, будто сынок у Фельдмана ссученный, путается с легавыми. Как бы не замели, – объяснил Косматый.
– Эх ты, тоже мне уркаган нашелся! Только собрался на дело – и уже обделался, как сморкач, – засмеялся Яшка. – Что с того, что у Фельдмана сынок в минтонах? Решился брать хазу – так бери, дело верное! Исайка Фельдман со своею пушкой дрыхнет у лярвы
[102]
на Привокзальной, там и обретается который день, у папашки носа не кажет. Старый Фельдман рыжье
[103]
да камешки
[104]
коробчит, о шухере и не заботится.
