Андрей задумался.
– В логово Мишки наведываться… неделикатно. Нужно передать через Змеевых ребят, что его ищет Рябинин.
Он допил чай и поднялся:
– Идем, прогуляемся к вокзалу, там полно беспризорных воришек. Пошлем Змею послание.
* * *
В субботу Глеб Сиротин решил опробовать в деле подарок отца – автомобиль «пежо». Прихватив для компании Резникова, Глеб принялся колесить по городу.
Когда разворачивались на привокзальной площади, Костя попросил друга остановить машину:
– Погляди-ка, Меллер с Рябининым топают!
Э-эй, идите к нам! – крикнул Резников.
– Ух ты! Это чье же такое расчудесное авто? – воскликнул, подбегая к машине, Меллер. – Андрей, ты только погляди!
– Нравится? – сияя довольной улыбкой, спросил Сиротин.
– Определенно, – кивнул Наум. – Твоя, Глебка?
– Моя. Папашка презентовал.
– Новая?
– Смеешься? Откуда такие деньги? Ей уже два года, – пояснил Сиротин.
– Довольно хвастаться, – бросил ему Костя и отворил заднюю дверцу. – Садитесь, ребята, мы вас подвезем. Кстати, Глебушка, ты с Андрей Николаичем знаком?
– Наслышан, – разглядывая Андрея, ответил Сиротин. – Полезайте в салон.
Андрей и Меллер сели на заднее сиденье, Глеб «для порядку» выжал клаксон, и автомобиль тронулся.
– Вы куда направлялись-то? – справился у Меллера Резников.
– Сами не ведаем. Дела мы уже переделали, теперь можно и пивка попить.
– И где же?
– Лучше в парке, на веранде.
Через несколько минут Сиротин притормозил у ворот Центрального парка. Андрей и Меллер поблагодарили Глеба и вышли из автомобиля.
– Подождите нас в пивной, мы через часок вернемся, – сказал Сиротин.
– Наум, ты не забыл, что завтра мы едем на пикник? – напомнил Резников.
– Определенно.
– Вы тоже присоединяйтесь, Андрей! – предложил Резников. – Компания вам знакома: Вихров, мы с девчатами, да вы с Меллером.
– Собираемся в девять у Нового театра, приходите, – подхватил Глеб.
* * *
Друзья расположились в открытом кафе рядом с каруселями. Молоденькая подавальщица принесла пива и закусок.
– Расскажи мне о Питере, – попросил Меллер. – Никогда там не бывал.
– О Питере или о Ленинграде? – усмехнулся Андрей. – Сие вещи разные. Петербург – имперская столица, город величия царской России; Ленинград – пока лишь «Колыбель революций», его лицо только формируется.
– Ну, о духе Питера я читал, – отмахнулся Меллер. – «Град Пушкина», «Белые ночи» Достоевского, «серо-розовый Петербург» Блока… Знаю. Расскажи какую-нибудь историйку, случай из жизни, уличную сценку. Мне это, определенно, более интересно.
Андрей задумался:
– Видел я одно забавное происшествие. Пошли мы гулять с Полиной на Дворцовую, а там – несметная толпа. Остановились посмотреть, в чем дело. В небе над Александрийской колонной висит воздушный шар. К корзине прицеплена нелепая конструкция – похожа на крышу игрушечного домика. А в корзине шара три фигурки суетятся, отчаянно пытаются нацепить «крышу» на каменного Ангела. Тот смиренно ждет своей участи, но упрямый балтийский ветер то и дело относит шар в сторону. Многочисленные зеваки сопровождают каждую неудачную попытку идейных воздухоплавателей взрывами хохота и шутками. Какой-то веселый парень, приметив в нашем лице новых зрителей, пояснил, что возятся аэронавты еще с рассвета, да все впустую. Я представил, как чертыхаются бедолаги, понимая, что ежели не накроют Ангела, то непременно получат взбучку от градоначальства. Мои мысли будто бы услышал матрос с эсминца «Нарком Троцкий». Морячок громко хмыкнул и сказал, не обращаясь, впрочем, ни к кому определенно:
«А ведь норд-вест сегодня зарядил серьезный, шар к статуе никак не подогнать. Взмылят ребятам шеи, как пить дать, взмылят!»
– И чем дело кончилось? – нетерпеливо спросил Меллер.
– А ничем. Бросили к вечеру дурную затею.
– Ну, затея, положим, не совсем уж дурная, – резонировал Наум. – Нельзя отрицать, что нужно бороться с религиозными атрибутами.
– Не согласен, – упрямо мотнул головой Рябинин. – Ангел Александрийского столпа – не церковная реликвия, а символ славы Государства российского. С таким же успехом можно снести и Исаакий!
– Эка ты хватил! – фыркнул Меллер.
– А почему нет? Стоит только замахнуться, и – не остановишься.
– Гм, пожалуй, ты прав, – задумчиво ответил Наум. – Исторические памятники уничтожать не следует.
– А вот скажи: наш монастырь, тот, что у базара, историческая ценность или нет?
– Черт его знает, – Меллер пожал плечами. – Слышал я, что он основан в шестнадцатом веке, при Иване Грозном. Да тебе-то что?
– А то, что губком принял решение его снести, по камешкам разобрать. Позавчера у нас на заводе было собрание комсомольской ячейки; Самыгин зачитал график, составленный губкомолом. В понедельник, после работы комса «Ленинца» выходит на разборку монастыря. Затем нас сменят кожевенники, потом – железнодорожники, комса кирпичного завода и так далее. К концу месяца приказано развалить монастырь до основания.
– Ух ты! А я и не знал, – поразился Меллер. – Надо бы осветить это событие на страницах «Юного коммунара».
– Я говорю не о «событии», Наум. Ценность монастырь представляет? – не отступал Андрей.
– Так губкому-то видней. Уж наверняка спросили сведущих людей.
– Надеюсь.
– Мягкотелый ты человек, Андрюша, – проговорил Меллер. – Монастыри жалеешь… А чего их жалеть? В этой обители, знаешь, кто верховодит? Игумен Филарет, злейший враг всего прогрессивного, мракобес и контрреволюционер. Думаю, губком направляет удар не столько против монастыря, сколько против отца Филарета.
– Это недемократично, – поморщился Рябинин. – Каждый в Советской стране вправе сам решать, кого слушать: Филарета или партийных вождей.
– Так-то так, – снисходительно улыбнулся Меллер. – Но посмотри вокруг! Мелкобуржуазная стихия с ее религиозной идеологией грозит захлестнуть нас. Все больше плодится нэпманов и кустарей-одиночек, крестьяне – вообще вековые церковники. Что делать? Борьба на идеологическом фронте предстоит не менее жестокая, чем на полях гражданской! Нэпмачи и крестьяне-богатеи запускают невидимые щупальца в сердца и умы молодежи, разлагают ее революционный дух. Ты видел, как стали краситься и одеваться наши девушки? А как они меняют имена на западный манер? Полгода назад был вселенский скандал, когда комсомолец-пролетарий женился на лавочнице, а теперь – это уже повальное явление. Все говорят о деньгах, о наживе, о барахле и мебелях! Всем…
