– Его даже мы не можем до конца понять, – хохотнул Резников.
– Само собой, – согласился Сиротин. – Мы знаем содержание «Письма» со слов Вихрова, а он, в свою очередь, – от кого-то еще.
– Источник верный, – обиделся Вихров. —
И суть я вам передал слово в слово.
– Что бы там ни было, а Ильич не мог пожелать стране зла, – резюмировал Меллер. – Надо ввести в ЦК сто рабочих – значит, тому и быть; плохи его соратники – так пусть исправляются.
– Вот и весь спор, – развела руками Светлана и потянула носом. – Костик, цыплята подгорают!
Резников встрепенулся и побежал к костру.
– Послушать бы людей компетентных, – задумчиво проговорил Меллер. – Интересно, что говорят о ленинском «Письме» в губернских партийных кругах?
– А ты зайди к Луцкому да спроси, – усмехнулся Сиротин.
– Сведения рано или поздно просочатся, – махнула рукой Светлана. – Вот приедет Полли, мы ее и попытаем.
– К слову, когда Полюшка вернется? – обратилась к Андрею Решетилова.
– Обещала через неделю, – ответил Рябинин.
– Как она там? – поинтересовалась Светлана.
– Гуляет, отдыхает.
– Хорошо сейчас в Питере – белые ночи… Романтика! – мечтательно проговорил Вихров.
– Эй, ленивцы! – крикнул от костра Резников. – Подите, купнитесь и – прошу отобедать, цыплятки уже готовы!
* * *
Вечером, освеженный душем, напившись чаю, Рябинин полеживал на диване и курил папиросу. Он вспоминал поездку за город – веселое купание, разговоры о загадочном завещании Ленина, игру в мяч и песни под гитару. «Наталья действительно чудно играет и поет, – думал Андрей. – Голос у нее низкий, грудной и чуть хрипловатый, но проникновенный и неплохо поставленный. И руки очень красивые, пальцы тонкие, длинные, того и гляди, сломаются о струны… Неплохо отдохнули… А без Полины скучно, будто не видел ее вечность».
Он вспомнил их прощание на вокзале в Ленинграде. Паровоз уже разводил пары, пассажиры вошли в вагоны, и проводник несколько раз напоминал Андрею об отправлении, а они стояли на перроне, глядя друг другу в глаза. «Пора!» – первой решилась Полина и крепко поцеловала его в губы, не так, мимоходом, в угоду правилам и порядку, а страстно, горячо. Казалось, он до сих пор чувствовал тот поцелуй, вкус губ Полины и запах только ее «Коти».
Андрей вдруг понял, что стал по-другому относиться к Полине. Она уже не представлялась недосягаемым, воздушным созданием, которым он мог лишь робко любоваться. Теперь Андрей ощущал ее своей, родной и безмерно близкой, неразделимой с ним самим. Он впервые почувствовал любовь женщины. Было уже нелепо упрекать себя в порочности сладострастных мыслей и несовместимости их с этим прелестным существом. Там, на вокзале, Андрей осознал, что Полину влечет к нему так же, как и его к ней.
Он стал размышлять о том, что бы сделать для Полины приятное. «Подарить ей цветы? Украшение на память?.. Впрочем, это обычный знак внимания, само собой разумеющийся атрибут. Полина любит смысл и романтику…»
Его мысли прервал стук в дверь.
– Да-да, входите! – Андрей вскочил с дивана.
В комнату неторопливо вошел Георгий.
– Отдыхаешь? – широко улыбнувшись, справился он. – О-о, знатно, брат, тебя солнышком прихватило, прямо-таки бронзовый Персей!
Старицкий остановился перед другом и театрально развел руки в стороны:
– Не хочешь спросить, отчего я таким пижоном вырядился?
Рябинин оглядел новенький бежевый костюм, жесткий накрахмаленный воротничок и блестящие штиблеты:
– У тебя праздник или просто удачно справил дела?
– К черту дела! А праздник – у нас с тобой. Собирайтесь, monsenior, едем, шикарно отпразднуем нашу встречу. Повезу тебя в «Ампир»:
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым!
– Э-э, дружок, да ты, я вижу, настроен романтически! – рассмеялся Андрей.
– Точнее – ностальгически. А как иначе, если видишь тебя? Ну, подымайся, доставай лучшее из твоего гардероба. Я познакомлю тебя с самой превосходной кухней в городе; нас будет веселить довольно пикантный дамский оркестр, короче – все заботы в сторону, сегодня предадимся безудержному кутежу.
Глава VII
Во время обеденного перерыва Рябинину позвонили с проходной и сообщили, что его ожидают.
За воротами завода лениво прогуливался Змей.
– Товарищу начальнику – пламенный привет! – кивнул он и пожал ладонь Андрея.
– Вижу, уличный телеграф работает четко, – улыбнулся Рябинин.
– А как же! Мои пацаны шустрят быстрее твоего Морзе, натурально, – фыркнул Мишка. – Че искали-то?
– Поговорить надо.
– Ну, так говори! – Змей засунул руки в карманы и приготовился слушать.
– Один хороший человек желал бы расспросить тебя о беспризорной жизни. Ему хочется написать на эту тему статью. Как известно, ты – первый человек среди «Вольной братии», кому как не тебе лучше других знать улицу.
Змей топтался на месте, легонько разбрасывая носком ботинка дорожную пыль.
– Встреча ни к чему тебя не обяжет, – уговаривал Андрей. – В обмен на разговор предлагаем тебе чай с бутербродами! Пойми, многие люди ничего доподлинно не знают о трудностях беспризорников, считают вас бродягами и ворами, отбросами общества. А мой приятель донесет до граждан правду.
– Коли писака этот не легаш, можно и поболтать, – Змей пожал плечами. – Я готов хоть сейчас, делать все одно нечего.
– Ну, до семи, положим, я занят: у нас на заводе после работы общее собрание намечается, а вот вечерком – пожалуй. Предлагаю встретиться в половине восьмого на улице Воровского, у дома номер девятнадцать. Знаешь, где это?
– Найдем, – махнул рукой Змей. – Там рядом – керосиновая лавка, так, что ли?
– Верно. Жду тебя у парадного. Договорились?
– Лады.
* * *
Меллер начал готовиться к встрече с королем беспризорников загодя. Он навел порядок в комнате, запасся пирожными и колбасой, вскипятил чайник. Перебрав свой небогатый гардероб, Наум решил одеться для рандеву в старенькую демократичную блузу, освежив ее шейным бантом черного цвета.
Ровно в половине восьмого в дверь позвонили. Меллер глянул в осколок зеркала, придал лицу серьезное выражение и побежал встречать гостей.
Андрей пропустил своего юного спутника вперед, представил Наума и Мишку друг другу. Меллер с нескрываемым интересом рассматривал знаменитого беспризорника. Он представлял Змея несколько иным – угрюмым и замкнутым подростком, влияние которого опиралось лишь на грубую силу и лихость. А перед ним стоял весьма симпатичный паренек, в живых глазах которого светился ум и практическая сметка.
