Не гулять мне, как бывало,
По широким по полям,
Моя молодость пропала
По острогам и тюрьмам!
– Интересно, а что вы, Миша, о себе скажете? – спросил Меллер.
– А то и скажу, что я хожу особняком
[33]
, мне воры – не указ. Да, воровал, да, мухлевал, волынки
[34]
устраивал, но делал все сам – сам же и ответ держал. А коли брал в долю поддужников, так не обижал.
– Расскажи-ка об этом поподробнее.
– Так секретов нету, натурально. Объегориваю в стирке
[35]
сынков нэпманских; достаю-меняю вещички всякие; продаю торговые места папиросникам, ирисочникам да фаускерам
[36]
.
– Это как?
– А очень просто. Коробейники сопливые, считай, по всему городу торгуют, а охранять их некому.
– Охранять?
– Натурально! Бегает пацан домашний с лотком по панели, ириски толкает, патенту у него нет, того и гляди – минтон схватит. А попался – беда: родичам – штраф, товар изымут. Моя братва следит за приближением пиратов
[37]
и дает коробейнику сигнал.
К тому же мы отгоняем от деляги шакалов разных, скряг подлых, выкупаем «своих» торговцев от воров. А в городе, скажу я вам, полным-полно хламидников
[38]
, тех, что не гнушаются, сволочи, обирать мальцов. Мы им копеечку сунем, они и рады. Отдельная команда у меня собирает бутылки, другая – утиль. Однако ж главное – со старьевщика пенезы получить. Иной гад, бывает, схватит палку и прогонит братву; со мной же считаются, я и ответить могу!
Наум слушал Змея, открыв рот. Мишка закончил, съел последний эклер и нетерпеливо заерзал на стуле.
– Да-да, Миша, мы заканчиваем, – заторопился Наум. – Последний вопрос: что могли бы сделать для беспризорных взрослые?
– Так все одно ж не сделаете, – скривился Змей.
– Ну, попытаемся, обещаю.
– Ой, сомневаюсь.
– А все-таки?
Мишка задумался.
– Главное – нас не трогать, – нарушил молчание Змей. – И потом: разрешите вольной братве ходить на стадион и детские площадки, а то нас дворники гоняют. Еще – бани. Не везде шпану пускают – боятся, что мы им вшей натащим. Сейчас-то хорошо – лето, а вот в мороз – худо… Во, вспомнил! Пропечатали бы в своей газете, что отправлять за побег из детдома в колонию – натуральное ссучество! Надо это отменить. Летом сбежать из детдома – святое дело: братва едет на юг отъедаться, море поглядеть, горы. Все одно к холодам многие возвращаются… А больше ничего и не надо.
Меллер взглянул на часы:
– От души благодарю вас, Миша, за разговор.
В вашем лице я встретил человека определенно положительного.
– Спасибочки, гражданин Наум, – ответствовал Змей. – Конечно, если бы не товарищ Андрей, которого я уважаю, ни за что не пришел бы; а так – за мной небольшой должок остался.
Мишка подмигнул Рябинину и поднялся:
– Пойду я, счастливо вам оставаться.
* * *
Проводив Змея, друзья вернулись в комнату.
– Ну, как тебе король беспризорников? – спросил Андрей.
– Занятная фигура, – усмехнулся Меллер. – Бузотер
[39]
он, видно, знатный, но беседа вышла на славу, я на многое стал смотреть по-другому. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Я где-то читал, что в одной губернии организовали трудовые колонии беспризорных. Нет-нет, это не исправительные заведения, скорее наоборот. Понимаешь, берут в аренду старый помещичий дом в деревне, привозят туда беспризорных. Там они живут, здание ремонтируют, разводят скот для пропитания, ухаживают за садом. Дети приучаются к труду, сами зарабатывают кусок хлеба, и – самое важное – они оторваны от городской беспризорной среды.
– Очень любопытный опыт, – согласился Андрей.
– Надо бы сходить в губкомол, помозговать с ребятами, – решил Меллер. – А уж потом двинем в печать большую статью о проблемах беспризорности и путях ее искоренения. Правильно?
– Ага.
– Послушай-ка, а что тебя так сблизило со Змеем? Он ведь прямо-таки уважает тебя! Для такого индивидуалиста, как Мишка, это выглядит определенно странным.
– Змей мало видел людской теплоты, я же отнесся к нему дружески, по-человечески, предложил участие. Несмотря на его показную заносчивость, он добрый парень. Только вот воздействовать на него лучше осторожно, с оглядкой.
– А ты прямо-таки педагог! – улыбнулся Меллер.
– Я же восемь лет командовал бойцами, хочешь или нет – приходилось быть и педагогом.
Андрей посмотрел на часы:
– У-у, как быстро летит время! Ты ужинал?
– Еще нет.
– И я. Сегодня такой трудный денек выдался, что сил нет готовить еду. Давай отужинаем в трактире?
– Идет. А что, у вас на «Ленинце» опять «внеурочные»?
– Да не совсем. После работы было общее собрание коллектива. Создали мы на заводе производственное совещание.
– Что ж это за зверь такой?
– Производственное совещание есть выборный орган, он состоит из представителей всех цехов и служб, дирекции, завкома, партячейки. Орган призван заниматься внедрением новых видов продукции, реконструкцией производства, обучением молодежи, социальными вопросами. Задумка хорошая: производственное совещание объединяет усилия администрации, завкома и парторганизации, устраняя тем самым их противоборство и потуги на лидерство. Идея родилась еще зимой, в высших партийных кругах. На последнем же съезде лишний раз подчеркнули необходимость создания производственных совещаний.
– Ну и как прошло?
– Суматошно. Директор предложил выбрать по два делегата от каждого цеха, партячейки и завкома, плюс – представители службы главного инженера. Битый час судили да рядили. Особенно волновались литейщики и рабочие механического. У нас было потише. Выбрали Дегтярева с заготовительного участка и меня.
– Тебя?
– Ага. Сам не ожидал. Причем единогласно. Только комсомольцы из бюро были против. Выступил Крылов, сказал, будто Рябинин «якшается» с нэпманами, а Самыгин заметил, что я работаю на заводе недавно и потому плохо знаю проблемы производства. На них тут же накинулись Ковальчук с завкомовскими стариками, да и Трофимов поддержал мою кандидатуру.
