Уже к лету 1917 года размах криминальной стихии приобрел невиданные размеры. В отличие от царских времен, в преступной среде произошли значительные изменения. Во-первых, явственно замечалось ее количественное увеличение. Уголовный мир с распростертыми объятьями принимал бывших офицеров и солдат императорской армии, представителей дворянства, мещанства и буржуазии. Во-вторых, налицо была стремительная концентрация преступности, выразившаяся в укрупнении банд и шаек, усилении их корпоративности и установлении между ними более или менее постоянных связей.
В 1918 году вышеуказанные процессы продолжались, но наблюдалась и третья характерная тенденция – ужесточение градации внутри криминальных сообществ. Выразилось сие в том, что главари шаек и банд и их ближайшие подручные замыкались в особую руководящую группу, можно сказать, высшую касту, недоступную при решении наиболее важных вопросов для низших членов уголовных организаций. Причина тому была в достаточно высоком профессионализме „старорежимных“ опытных преступников (варнаков) и смыкании их с представителями дворянства и буржуазии, по тем или иным причинам попавшим в криминальную среду. Последние, в силу происхождения, специфики воспитания и образования, тяготели к корпоративности и привычному возвышению над „темной“ массой подчиненных. Избыток „преступных кадров“ позволял главарям отойти от наиболее черной работы, оставляя за собой право руководства, распределения добычи и контактов с союзниками. Следующим, четвертым изменением в криминальном мире было его существенное омоложение за счет миллионов беспризорных детей. Добывая средства к пропитанию, подростки нередко шли на преступления. Пользуясь безнаказанностью, шайки малолетних воров частенько прибегали даже к насилию. Наконец, пятое, и последнее, – формирование Закона в криминальной среде. Некоторые его положения достались в наследство от уголовников царской России (кодекс „Варнацкой чести“, суд над нарушителями и наказание („правилка“), обязанность платить карточные долги, знание жаргона, уголовная „специальность“).
Однако утвердились и новые, более жесткие правила: запрет членам „братства“ заниматься каким-либо общественным трудом и иметь семью. Закон укрепил „кастовость“ главарей (варнаков, паханов, атаманов, авторитетов), сделал преступное ремесло более эффективным и менее уязвимым для органов правопорядка.
Далее необходимо отметить и такие особенности, как то: политизация части уголовной среды (настоящая и мнимая, в угоду интересам) и криминализация некоторых политических организаций (в основном анархических); повышение интеллектуального и образовательного уровня ряда категорий преступников; явный интерес уголовников к богеме и наоборот.
В обстановке начавшейся гражданской войны криминальный мир особенно расцвел. К известной широкой публике карте фронтов, подконтрольных „красных“ и „белых“ территорий уместно добавить еще и карту крупных криминальных зон, превращавшихся порой в новоявленные „пиратские республики“. Подобно флибустьерской Ямайке, Калабрии или Тортуге, регионы Северного Причерноморья, Украины, Крыма, городов Ростова и Одессы долгое время в немалой степени контролировались бандитами и ворами.
К лету 1918 года весьма разнообразная криминальная Россия условно разделилась на две большие части: „Россию бандитскую“ (провинциальную, уездную, разбойную по своей сути) и „Россию жиганскую“ (городскую, воровскую).
Будучи специалистом в области криминалистики, автор не хотел бы останавливаться на политическом бандитизме, считая целесообразным обратиться к бандитизму криминальному по своей природе и направленности.
Психологической основой для разгула уголовного бандитизма явилось, как думается, исконно русское бунтарство. Социальным же условием надобно считать ослабление власти, выразившееся во вседозволенности и усилении фактора вооруженной силы. Бандитизм концентрировался вокруг местных (уездных, волостных) уголовных авторитетов, а также людей решительных и беспринципных.
Кроме того, необходимо отметить такой факт, как поддержка бандитских организаций частью местного населения. И объяснять сие только страхом перед преступниками было бы не вполне справедливо. Иногда жители видели в бандитах единственную реальную силу по поддержанию в волости или уезде хоть какого-то порядка. Известны примеры превращения отдельных районов в довольно слаженные криминально-экономические сообщества, где местное население (в большинстве своем крестьянское) оказывало бандитам продовольственную, транспортную (лошадьми), кадровую (новобранцами) и моральную поддержку в обмен на номинальную охрану, сбыт через бандитские связи сельскохозяйственной и кустарной продукции.
Так, несознательное крестьянство, выступавшее против продразверстки, видело защиту от нее в лице местных бандитов. Уголовные элементы умело пользовались подобными настроениями для укрепления и расширения своего контроля над сельскими территориями. Уже в конце 1918 года в нашей губернии действовало около дюжины крупных и трех десятков мелких банд. Наиболее серьезными были формирования атамана Каратаева (более 200 сабель) в Торжецком уезде и „батьки Сокола“ (100 человек) под Имретьевском. Промышлявшая грабежом поездов и поборами с крестьян банда Каратаева имела прочные связи с воровской средой Торжца, удачно сбывала награбленное в соседних губерниях. Несмотря на разгром „Каратаевского братства“ в 1921-м, остатки его все еще сохранились в уезде. Преемник расстрелянного атамана, Мирон Скоков с небольшой группой скрывается в лесах. И по сей день в уезде бытует поговорка: „Торжец – всем ворам отец“, что напоминает нам о необходимости продолжения работы по окончательному искоренению преступности в тех местах.
В городах картина иная. Разнообразные уголовные элементы и сообщества представляют собой более высокий организационный и профессиональный уровень, нежели провинциальные. В городах строже соблюдается Закон, крепче связь между шайками. Городские жиганы имеют вполне стойкие, определенные „профессии“– вор, „скокарь“ (взломщик), налетчик, „жорж“ (мошенник) и проч.
Рассмотрим основные категории городских преступников.
Воры. В послереволюционные годы в связи с усилившейся миграцией населения расширился и укрепился „цех майданщиков“ (воров на транспорте).
В зависимости от умения и личных пристрастий майданщики делятся на:
– „сидорщиков“ (ворующих мешки и узлы в вагонах и на вокзалах);
– „сакальщиков“ (кражи в товарных вагонах);
– „скрипушников“ (кражи корзин);
– „подкладчиков“ или „собчиков“ (воры, подменяющие чемоданы пассажиров); и др.
В условиях гражданской войны, неуверенности населения в постоянно меняющейся ситуации материальные ценности большинства граждан хранились в узлах и чемоданах. Сие являлось благодатной почвой для майданщиков, этаких властителей вокзалов и железных дорог 1918—1922 годов.
Другая обширная категория воров – „щипачи“ (карманники). Профессионализм сей воровской категории наиболее высок. Их среда – базары и толкучки, лавки и трамваи, даже парадные. „Цех щипачей“ тоже имеет свои специальные градации:
– „ширмачи“ (использующие для прикрытия проникающей в карман или сумочку руки какой-либо предмет („ширму“));
