– А сами бочки, внутри, проверили? – не отступал Андрей.
– Ну конечно. Постучали, – снисходительно улыбнулся милиционер.
– Постучали или поглядели?
Старший поста пожал плечами.
– Ясно, – кивнул Андрей и вскочил на подножку «бенца». – Жми вдогонку!
Бочки водовозов автомобиль нагнал версты через полторы. Повозки стояли у обочины, мужики собрались в кружок и что-то оживленно обсуждали.
– Кто прятал пассажира? – соскакивая на землю, наугад выпалил Рябинин.
Водовозы беспорядочно загалдели.
– Тихо! – прикрикнул Андрей. – Кто прятал?
Вперед выступил испуганный мужичок лет сорока:
– Дык, товарищ начальник, он ливольвером пригрозил…
– Он в бочке сидел? – спросил Рябинин.
– Ага…
– Митюха не виноватый, – вступился за товарища бородатый молодец. – Мы и сами не знали, гад тот Митюху у дома подстерег…
– Ну струхнул я! – заныл Митюха. – Ребятишки у меня, жена год как померла, четверых оставила… Не губите!
– Вас никто не осуждает, – успокоил мужичка Рябинин. – Почему не подали знак милиционерам?
Водовозы возмущенно закричали:
– Ага, скажи! А он – внутрях, все слышит! Бочка-то открытая.
– Апосля драки все смелые!
– Жизня-то одна, начальник!..
– Где он сошел? – оборвал мужиков Андрей.
– Дык здесь и вылез, прямо на ходу! – отчаянно воскликнул Митюха. – К «железке» через поле подался.
– А мы как увидали, что с Митюхина воза ктой-то упал, так и остановились, – поддакнул бородач. – Решили в обратку, к посту милицейскому катить.
– Далеко здесь до железной дороги? – вглядываясь в рассветную мглу, уточнил Андрей.
– С версту, не боле, – отозвались мужики.
– Приметы попутчика – быстро! – нетерпеливо потребовал Рябинин.
Митюха мучительно наморщил лоб:
– Э-эм… Выезжал я из дому в потемках, вывожу, значит, лошадь со двора под уздцы, а он тут и подваливает. Ливольвер – в бок…
– При-ме-ты! – напомнил Андрей.
– Крепкий, мордастый…
– Сегодня же, к 9.00 явитесь в ГПУ, на Советскую, 23, к Рябинину. Поняли?
– Как не понять? Приду! – засеменил Митюха.
Андрей уже не слушал его.
– Разворачивайся! – бросил он на бегу шоферу. – Мчи во весь опор в управление, доложи обо всем товарищу Черногорову. А я – к железной дороге.
– Левее берите, товарищ начальник, левее! Там полустанок! – крикнул вдогонку Рябинину бородатый водовоз.
* * *
Пожилой путевой обходчик только вышел осматривать свой участок дороги, когда на насыпь со стороны овсяного поля взобрался военный в мокрой от росы одежде.
– Видели здесь кого-либо в ближайшие полчаса? – с ходу спросил он.
– Никого не видал, – железнодорожник пожал плечами.
– А поезда через полустанок проходили? – переводя дух, поинтересовался военный.
– Аккурат десять минут назад товарный на Колчевск проследовал, – ответил обходчик.
Военный снял фуражку, вытер лоб и сел на рельс:
– Как быстро он двигается?
– Тут участок не скоростной, машинист дает двенадцать верст ходу. Я, мил человек, сам шестнадцать годков локомотивы водил, весь «профиль пути» помню! – улыбнулся железнодорожник.
Глава XXV
Вторые сутки доктор Решетилов пытался спасти жизнь неизвестного пациента. Ранение оказалось крайне тяжелым, – пуля пробила левый бок в области поясницы. Несмотря на неподобающие условия, доктор рискнул сделать операцию. Он промыл и зашил рану, однако в благополучном исходе сильно сомневался – больной потерял слишком много крови и долго пролежал без медицинской помощи. Состояние его ухудшалось. Понимая, кем мог оказаться пациент, Александр Никанорович все же решился утром доставить раненого в больницу.
Несчастный бредил, бормоча несвязные фразы, то прося у кого-то прощения, то угрожая жестокой расправой.
К утру он на минуту пришел в себя и попросил воды.
– Вам не следует пить, – устало проговорил Решетилов. – Потерпите, скоро перевезу вас в стационар, там станет легче. А пока могу предложить только это!
Александр Никанорович взял в руки шприц с морфином. Пациент сделал нечеловеческое усилие, чтобы сосредоточиться.
– А я… вас… видел, – прошептал он. – Прошу… не надо в больницу… Сдадут меня…
«Будь что будет», – подумал Решетилов, сделал укол и отправился спать.
Весь следующий день Александр Никанорович не отходил от пациента. К вечеру температура спала, черты лица заострились. Доктор провел осмотр и покачал головой: «Так и есть, отходит».
Решетилов сделал укол. Вскоре больной пришел в себя. Он огляделся, нашел глазами доктора и свистящим шепотом хрипло спросил:
– Кончаюсь?
Александр Никанорович вздохнул.
– Чайку бы, а?.. С сахарком… Если можно, – пациент попытался улыбнуться.
– Теперь можно, – доктор поднялся с кресла. – Разве что холодненького.
– Оно и лучше.
Сделав два глотка, больной поморщился:
– Не принимает душа… Который нынче день?
– Четверг, третье июля. Сейчас половина десятого по полудню.
Раненый уставился на глухо зашторенные портьеры кабинета.
– Растворить? – угадал его желание Решетилов.
Больной долго смотрел на закатный горизонт и наконец проговорил:
– Спасибо вам, доктор… Вот всю жихтаровку свою непутевую прожил без счастья… а теперь – счастлив… А ведь я и не знаю, как звать вас.
Решетилов представился и, в свою очередь, спросил имя пациента.
– …А то я, знаете ли, по долгу службы завел историю вашей болезни, так уж извольте и вы назваться, – добавил он.
– Они… все одно, вас пытать будут… так уж лучше я сам, – скривился пациент. – Вы запишите, чтоб без ошибки…
Доктор взял лист бумаги и карандаш.
– …Звать меня Фроловым Федором Дмитриевичем. Родился я в 89-м году, в Питере. Отец поначалу жил в деревне, землю пахал, потом подался на фабрику. Как помер он, мы с матерью остались, я и двое сестричек… Рос в бедности, беспутстве. Дурил, воровал. Затем и серьезные дела стал вершить. Лихо-то – оно как по маслу катится, не удержать. Пензы шальные – их только получи, пуще гонори пьянят.
Любил я риск, когда фортуна тебя за горло держит, а ты ее – за хвост. Куражился, пил сок земной от самого нутра… Уважали меня людишки.
