Выйдя на улицу, мы обнаружили в пролетке молодых мужчину и женщину. «Им по пути. Подвезем?» – шмыгнул носом извозчик. Мужчина принялся горячо уговаривать меня и предлагать деньги, его спутница смотрела умоляюще. Я согласился, и мы тронулись. Вода прибывала буквально на глазах. Дрожа на свирепом пронизывающем ветру, наша лошадь упрямо тащила пролетку. Навстречу несло вырванные с корнем деревья и обломки домашнего скарба. На тумбах фонарей, взывая о помощи, висели люди. «Правь по центру, не то попрыгают в экипаж, – так и останемся тут помирать», – предупредил я извозчика. После долгих мытарств, вымокнув до нитки, добрались-таки до места. Вода залила лестничную клетку первого этажа, пролетом выше громоздились жильцы затопленных квартир с детьми и самыми необходимыми вещами на руках. Всюду стояли гвалт и суматоха. Не обращая внимания на промокшую одежду, Елена Михайловна принялась устраивать соседских детей на постой в своей комнате. «И ты, Жора, располагайся, – сказала она мне. – Куда же ты пойдешь? Придется вместе переждать непогоду…»
К вечеру вода полностью залила первый этаж. Старичок Виноградов из седьмой квартиры с угрюмой торжественностью оповестил, что вода перевалила отметину 1824 года – самого страшного наводнения в истории Петербурга. Никто и не думал укладываться отдыхать. Сбившиеся в комнатах люди тревожно прислушивались к вою ветра и мерному гулу Невы. После полуночи ветер стих, и вода начала убывать. На рассвете я выглянул в окно и обнаружил, что река вернулась в русло. Простившись с Еленой Михайловной, поспешил домой.
На сплошь покрытых грязью мостовых остались поваленные деревья, брошенные, исковерканные натиском бури автомобили, трупы лошадей и тела утопленников. После воя ветра и грохота волн утренняя тишина оглушала. Вдруг неподалеку раздался дружный цокот копыт. (Как позже выяснилось, для наведения порядка власти ввели в город кавалерийскую дивизию.) Не успел я повернуть на Невский, как прямо на меня выкатился парень с узлом в руках. Он пронесся мимо и готов был скрыться в предрассветных сумерках, как на него налетели четверо верховых. Парень испуганно вскрикнул, бросил свою ношу и кинулся в сторону. «Задержать мародера!» – грозно распорядился один из кавалеристов, и два его подчиненных пришпорили коней.
Парень на секунду остановился, выхватил из-за пазухи револьвер и пальнул в преследователей. Верховые обнажили шашки, пригнулись к гривам коней. Беглец заметался по мостовой. Один из кавалеристов нагнал его и сплеча полоснул по голове. Другой заметил меня и потребовал документы. Вернув их мне с извинениями, он кивнул на труп мародера и сквозь зубы пояснил: «Девятерых гадов уже поймали. А этот, вишь, не захотел добром отдаться. Поделом ему!» Зайдя домой, я успокоил мачеху, принял ванну и, напившись горячего кофе с коньяком, пошел осматривать город. Разрушения были колоссальными: снесло Гренадерский и Сампсониевский мосты, погибли деревья Летнего сада. Рассказывали, что на пивоваренном заводе «Красная Бавария» вода уничтожила весь запас солода. Позже власти сообщили, будто в результате наводнения погибло семь человек, хотя этому никто не поверил. По слухам, утонуло не меньше тысячи, да я и сам видел на улицах десятки покойников.
Георгий и Андрей долго молчали.
– Благодарю за заботу о матери, – наконец проговорил Рябинин.
– Будет тебе, – отмахнулся Старицкий и поглядел на нетронутый обед. – Ну вот, и суп за разговором простыл! Придется разогревать.
Он повернулся к двери:
– Тимка! Забирай тарелки. Да поживее, кушать страсть как охота.
* * *
Покончив с обедом, Андрей и Георгий переместились на диван. Старицкий деланно зевнул и с ленцой справился о последних городских новостях.
– Интересуешься, как идет расследование твоего дела? – усмехнулся Рябинин.
– Ну, не только моего! – звонко рассмеялся Георгий. – Вы кашу большую заварили.
– Секретов никто не держит, – сухо ответил Андрей. – Даже сводки регулярно печатают.
– Так и расскажи!
Рябинин нехотя поморщился:
– «Дело прокуроров» поделено на три части: злоупотребления властью и взяточничество в ГубСНХ, где обвиняются зампредседателя Сахаров и пятеро его сотрудников; преступления банды Мирона Скокова (по делу проходят шестьдесят человек во главе с торжецким прокурором Апресовым); и, наконец, то, что тебе наиболее близко, – расследование преступлений банды Гимназиста, где в качестве обвиняемых выступают шестеро молодцов под предводительством Володьки-Умника и три трупа: Фролов, Степченко и Агранович, безмолвные и готовые покорно стерпеть любые обвинения и приговор. Все три дела связывают два человека – Изряднов и Бобров.
Первый под давлением показаний «совнархозовцев» и Апресова повинился и дал исчерпывающие показания. Второй же говорит только о хозяйственных преступлениях и упрямо отвергает свою связь с бандой Гимназиста. Доказать последнее трудно, поэтому обвинение Боброва в пособничестве деятельности Фролова и Степченко строится лишь на показаниях Изряднова. Однако он не может точно указать, кому в действительности помогал; утверждает, что заказчиков знал только Бобров. Посему (дабы не затягивать следствие) судить по «делу Гимназиста» будут тех, чья вина налицо, – Фролова, как организатора и руководителя преступной группы; Степченко и Аграновича, как ее активных членов; и парней Умника, как соучастников одного из ограблений. Расследование заканчивается, думаю, скоро начнется процесс.
– А что будет с Бобровым? – уточнил Старицкий.
Андрей пожал плечами:
– Суд попытается доказать его вину, хотя она четко не прослеживается. Ну да не беда – ему все одно грозит срок за пособничество в даче взяток высшим чинам ГубСНХ. Материалы по этому делу тоже, в основном, готовы. Так что за одним процессом сразу последует другой.
– А торжецкие молодцы?
– С ними – проще простого, – махнул рукой Рябинин. – Здесь торопиться никто не собирается: по сравнению с Изрядновым, Сахаровым и прочими они – мелкие сошки. Самый ключевой момент всего «представления» – закрытый процесс над Изрядновым и Апресовым. Их будут судить после хозяйственников.
– Но ведь связь Изряднова с Гимназистом твердо доказать не удалось? – сощурился Старицкий.
– Он сам чистосердечно признался в пособничестве уголовным элементам, – хмыкнул Андрей. – Как, впрочем, и Апресов.
– И при этом Изряднов показывает, что деньги за работу ему приносил Бобров?
– И деньги, и самый заказ – что и как делать, – кивнул Андрей.
– А Бобров молчит? – улыбнулся Старицкий.
– Молчит.
– И представляет показания Изряднова как оговор?
– Именно.
– По причине?
– По причине разлада в дележе денег, полученных от хозяйственных махинаций.
Старицкий развел руками:
– Что ж, он прав, этот ваш Бобров!
– Скорее уж – твой, – презрительно хмыкнул Андрей. – Не зря он упирается, чует мое сердце!
