Портье удивился, что она не приехала днем раньше, но номер все еще ждал ее. Она вошла в лифт и поднялась наверх; бой вкатил на тележке ее чемоданы. У нее не было сил разбирать вещи. Она только подошла к окну и взглянула на раскинувшийся внизу Центральный парк, а затем прямо в одежде рухнула на кровать и забылась сном.
Проснувшись через несколько минут, она напустила воды в ванну. Начала раздеваться – и заметила, что трусики слегка запачканы кровью. Хотя для месячных было еще не время, она не слишком обеспокоилась, понимая, что путешествие и эмоции могли их ускорить. Но уже в ванне, деликатно водя, губкой близ промежности, убедилась, что у нее там все болит. Выйдя из ванной, Басине уселась на постели, широко раздвинула ноги и тщательно осмотрела все с помощью зеркала. К своему удивлению, она обнаружила, что перестала быть девственницей.
Этот факт она никак не связывала с обмороком в такси; утрата девственности, думала она, наступила самопроизвольно, ее тело таким образом физически приспособилось к изменениям, которые – в результате отъезда из дома и начала взрослой, самостоятельной жизни – произошли в ее психике. Она просто перестала быть невинным ребенком, а стало быть – девушкой. На миг ей стало грустно, но сразу же ее охватила радость, что теперь она взрослая женщина. Такая логика может показаться абсурдной, но в доме у Басине о сексе не говорили, так что ее познания в этом предмете были в самом деле крайне скупы и наивны. Об их наивности лучше всего свидетельствует то, что назавтра девушка обо всем написала отцу, чтобы похвалиться перед ним. Но поскольку описано все было в возвышенных поэтических выражениях, тому, конечно, и в голову не пришло, что дочь имеет в виду физический разрыв девственной плевы.
Неделю Басине знакомилась с Нью-Йорком, затем отправилась на поезде в Спрингфилд, а оттуда на такси в Саут-Хадли. И сам колледж, и занятия, на которые она начала ходить, понравились ей чрезвычайно. Она сердечно подружилась со своей соседкой по комнате, бедной девушкой итальянского происхождения, которая смогла позволить себе учебу в Маунт-Холиоке только благодаря стипендии. Их сблизила общая любовь к той же самой поэтессе. Благодаря соседке по комнате Басине познакомилась также со стихами неизвестного ей прежде Джерарда Мэнли Хопкинса, английского иезуита. А под их влиянием решила перейти в католичество.
Интерес к чужой вере и желание подчиниться вытекающим из нее запретам и предписаниям – это может показаться удивительным у девушки, которая уехала в Америку, в частности, затем, чтобы сбежать от строгостей, которым на каждом шагу должна подчиняться женщина в мусульманской стране. Парадоксальным образом, однако, именно опыт жизни в обществе, где жизнь отдельного человека гораздо меньше обусловлена правилами и обычаями, и склонил Басине к вере ее подруги. Она не в силах была совладать с избытком свободы. Разумеется, самой ей смена веры представлялась не капитуляцией, пускай и частичной, а совсем наоборот – высшей формой бунта против всего, что представлял собой традиционный коптский дом.
Захваченная гораздо более важными делами, она едва заметила, что уже два раза у нее не было месячных. Будучи уверена, что задержка вызвана изменением диеты и климата, Басине не встревожилась, и прошел еще месяц, прежде чем она призналась подруге. Та посоветовала сходить к врачу, ведь бывает так, что прекращение месячных – симптом опасной болезни. Оказалось, однако, что Басине вполне здорова; месячные прекратились оттого, что она беременна.
Врач, разумеется, не поверил, когда она стала ему втолковывать, что половых связей у нее никогда не было; осмотр показывал совершенно противоположное. Выйдя из кабинета, Басине со всех ног помчалась к католическому священнику, который готовил ее к переходу в новую веру. Тот тоже не поверил ее словам, хотя она поклялась на золотом крестике, который по примеру подруги стала носить на шее, что на нее, несомненно, снизошел Дух Святой, раз она зачала, не общаясь с мужчиной. Священник назвал ее лгуньей и заявил, что не желает, чтобы она далее оскверняла дом Божий своим присутствием. Пускай возвращается в Африку, или откуда она там приехала, вместе со своим неродившимся ублюдком!
Но Басине не желала возвращаться к отцу. Было страшно: вдруг и он не поверит? Она бросила учебу и поселилась в Амхерсте, где родилась и умерла ее любимая поэтесса. Несколько месяцев Басине, подобно ей, прожила в одиночестве, почти ни с кем не видясь. После скандала, который устроил ей священник, она боялась ходить в церковь, но большую часть времени проводила в молитвах.
Она родила красивого мальчика и назвала его Абибом. Когда мальчик стал ее расспрашивать, она рассказала ему, что его отец был летчиком и погиб на войне, которая действительно разразилась вскоре после рождения Абиба. Правду сыну она открыла не раньше, чем ему исполнилось восемнадцать. Ему, предупредила она, будет трудно поверить в то, о чем он сейчас узнает, но она клянется всем святым, что не обманывает его. Итак, у него не было отца, погибшего на войне. И вообще не было отца. Она родила его, ни разу не испытав близости с мужчиной.
Абиб не знал, что и думать. Басине, очевидно, в самом деле верила, что он второй Сын Божий и пришел в мир затем, чтобы спасти человечество и совершить иные великие дела. Она испытывала огромную гордость, что ей выпала такая честь. Но Абиба – при мысли, что он, быть может, в самом деле рожден от девы и не такой же человек, как его друзья, – охватил ужас'. Такие номера были хороши в Палестине две тысячи лет назад, но не в современной Америке! И почему, ради всего святого, такое должно было случиться именно с ним?
Когда он поделился своими сомнениями с матерью, та сказала, что это совершенно нормально в его положении; разве он забыл Новый Завет? Конечно, он помнил; более того, теперь стало ясно, почему, когда он был ребенком, мать постоянно читала ему вслух Библию, а потом приучала к самостоятельному чтению. Умей он хотя бы ходить по водам или умножать булки для гамбургеров, не говоря уже о воскрешении мертвых – к чему как раз не имел большой охоты, ибо боялся трупов и старался держаться от них подальше, – тогда он знал бы, что предназначен для великих свершений. А так он все глубже впадал в депрессию, глядя в горящие фанатической верой глаза матери. Ее ожидания были слишком тяжким грузом для его юных плеч.
По воле случая в один прекрасный день ему попалась в газете статья о Бешеном Таксисте – так журналисты окрестили схваченного пятнадцать лет назад в Нью-Йорке преступника, который как раз выходил на свободу. Бешеный Таксист был на самом деле химиком; таксистом он притворялся, чтобы усыплять пассажирок газом и насиловать. По его признаниям выходило, что он занимался этим пять лет, но сколько женщин за это время стали его жертвами, он так и не сказал. И полиция не могла это выяснить, потому что пассажирки вообще не знали, что были изнасилованы.
Бешеный Таксист обдумал все хитро. Он купил старое такси, вмонтировал в него бутылку со снотворным газом и герметично перегородил машину стеклом, чтобы газ, запускаемый в отсек с пассажиркой, не усыпил случайно и его. Затем он заблокировал окна в задней части машины, чтобы их нельзя было открыть. Когда женщина, севшая к нему в машину, теряла сознание, он вез ее к себе и держал там двадцать четыре часа, насилуя сколько хотел. Чувствуя, что женщина может очнуться, он накладывал ей на лицо маску, подсоединенную к бутылке с газом. Назавтра в то же время, когда женщина была похищена, он снова сажал ее в такси, вез туда, где пассажирка заснула, и преспокойно продолжал маршрут, ожидая, пока она проснется. Со временем он дошел до такого совершенства в дозировании газа, что мог рассчитать, когда это произойдет, с точностью до минуты.
