Он не знал – и узнать это уже не было возможности, – кто из трех знаменитых актеров был его отцом. Еще недавно двоих он любил, а третьего оплакивал; теперь же ненавидел всех троих. Человек, которого он с детства называл папой, старался искупить свою вину. Заботился о нем и о матери, был любящим, верным мужем и прекрасным отцом. Но все эти годы он жил во лжи, так и не признавшись Лилли, что был одним из насильников. Быть может, боялся, что она тогда его отвергнет, что он потеряет ее навсегда? Пленка была ветхая, видно было, что ее много раз прокручивали. Актер, надо понимать, периодически запирался в кабинете й просматривал ее. Неужели ни разу его не потянуло позвать женщину, с которой он связал себя на добро и на зло, показать этот отрывок фильма, открыть ей правду?
Абиб сжег пленку и, ни с кем не прощаясь, вернулся в Кембридж. Дом матери и отчима он продал через посредника. А когда закончил учебу, сразу же уехал в Египет. Финансово он независим, ведет собственные исследования и разъезжает по всей стране. В Калифорнии с тех пор ни разу не был и никакого контакта с «дядюшками» не поддерживает.
Но это еще не конец истории. Вам наверняка интересно, откуда мой знакомый ее узнал. Так вот рассказала ему об этом его невеста, дочь египетского генерала, которая одно время встречалась с Абибом. Как-то раз он позвонил ей и спросил, не хочет ли она посмотреть довоенный фильм; пленку и проектор он сказал, взял в Американском университете. Пока на экране шел «Петр Великий», он поведал ей историю своей матери. При этом ощ9шщгн пил, и речь его становилась все менее и менее связной. Когда фильм закончился, он запустил сцену насилия по кругу. С каждой минутой его возбуждение росло. Он хотел заняться с девушкой любовью, но у той не было желания. В какой-то момент он чуть не силой сорвал с нее блузку. Та продолжала сопротивляться, и он сказал ей, что семь лет назад погибла его мать и каждую годовщину ее смерти он отмечает таким образом. Он был совершенно пьян. И вдруг, не выпуская девушку из объятий, захрапел. Тогда ей удалось убежать. Никогда больше она не соглашалась с ним встречаться.
– Ну как вам? – спросил Хаттер.
– Сама не знаю, – отвечала Алиса.
Разумеется, она бы гораздо глубже прониклась откровениями старичка, если бы не знала уже других историй о зачатии Абиба. Эта показалась ей не правдивее предыдущих. Она взглянула на часы.
– Ой, надо бежать! Извините, но у меня назначена встреча. Это была неправда. Просто ей хотелось избавиться от общества старого англичанина.
– Не буду вас удерживать, но позвольте сказать вам еще одну забавную вещь. Так вот банки с головами Монса и Гамильтон, отрубленными по приказу Петра Великого, были случайно найдены в подземельях дворца лет пятьдесят спустя. Обе, кажется, были в превосходном состоянии. К сожалению, Екатерина II велела их уничтожить. Но при одной мысли о том, каково должно было быть выражение лица у человека, который их нашел, меня охватывает веселье!
Алисе стало нехорошо.
– Очень жаль, но мне правда нужно идти, – заявила она и энергичным шагом вышла из зала.
Она соскучилась по Абибу и не хотела слишком удаляться от отеля, так что прошлась только по ближайшим улицам заходя по дороге в магазины и покупая то тут, то там какую-нибудь мелочь. Когда вернулась, у портье ее ждала весточка от Абиба: если нет других планов, можно встретиться в три. А едва поднялась наверх, зазвонил телефон. Раздался голос Махмуда:
– Я по тебе соскучился. Может, зайду к тебе после работы и куда-нибудь выскочим, а?
– Очень жаль, но я не могу. Уже договорилась с Абибом.
– А завтра?
– Завтра тоже не могу.
– Тоже с ним договорилась?
Алиса сглотнула слюну.
– Да, – сказала она. – Так уж вышло. Очень жаль.
– Ничего не поделаешь. Понимаю. Не буду навязываться. Позвоню, когда что-нибудь станет известно о твоем дяде.
– Хорошо. Буду тебе очень признательна.
Махмуд простился и повесил трубку. По голосу она поняла, что он уязвлен. Но что еще она могла сделать? Ее уже и так терзали угрызения совести после того, что вышло с Фрэнком. Из трех мужчин, с которыми она познакомилась в Египте, Абиб нравился ей больше всех. Она глубоко вздохнула и, усевшись перед зеркалом, принялась расчесывать свои длинные светлые волосы.
– Как ты провела эти два дня? – спросил Абиб, когда они встретились в три.
– Была в Хелуане и Исмаилии, купила кое-что на Муски. А ты?
– Мне пришлось улаживать пару дел. В этой стране требуется большое терпение, а то везде только и слышишь «букра» и «букра», то есть «завтра». Но я не жалею. – Он улыбнулся. – Что скажешь насчет небольшой прогулки в Вади-Натрун? Мне надо отвезти пачку книг другу, монаху.
По дороге он рассказал Алисе, что Вади-Натрун, или Горькая Долина, лежит к западу от шоссе Каир – Александрия. Когда-то – под названием Скит – это был один из крупнейших центров монашеской жизни.
– В пятом веке там было сто монастырей и жили тысячи монахов. Но Египет захватили мусульмане, а потом по долине прокатилась эпидемия чумы, и число обитаемых монастырей быстро упало до семи. А сейчас их всего четыре. Но монашеское движение началось именно в Египте. Святой Антоний и другие первые отшельники поначалу жили одиноко в пещерах среди пустыни, а позже рядом с ними начали селиться их ученики. Так и появились первые монашеские общины. Мой друг Сэмми живет в Деир-эль-Барамус, монастыре римлян – он построен у пещеры, в которой жили и умерли святые Максим и Домиций, по легенде – внуки римского императора Иовиана.
Алиса слушала несколько невнимательно. Она уже давно размышляла: пересказывать ли Абибу содержание брошюры, полученной от Меленьского, и разговор с Фрэнком? Страшновато было, как бы чем-нибудь не выдать, что произошло между ней и американцем. На всякий случай она решила вообще о нем не вспоминать и сказала только:
– А я слышала, что глаз и недостроенная пирамида на Большой Печати Соединенных Штатов, которая на однодолларовой банкноте, – это масонские знаки, связанные с египетскими верованиями. Как ты думаешь, это правда?
Абиб некоторое время размышлял над ее словами, не отрывая взгляда от шоссе.
– Странное дело, – сказал он наконец. – Столько раз держал в руках доллары и ни разу не задумывался, что на них изображено. Нет никакого сомнения, что пирамида восходит к египетской символике. Может быть, и глаз тоже? Имя «Осирис» означает ведь «место глаза»; его иероглифическая запись – трон, над которым подымается реалистичный глаз. Если принять, что трон, который служит и символом Изиды, сознательно заменили незавершенной пирамидой, это было бы интересное открытие. Очень интересное. – Внезапно он рассмеялся. – Да что я болтаю! Печать ведь появилась сразу же, как только Соединенные Штаты стали независимыми, так что это наверняка чистая случайность! Не может бы чтобы кто-то понимал египетское письмо почти за полвека до открытий Юнга и Шампольона. Да, Египтом в Европе восхищались задолго до экспедиции Наполеона, а Папа Римский Александр IV Борджиа даже считал себя потомком Осириса, но первые опыты расшифровки иероглифов были полностью неудачными. Даже иезуит Афанасий Кирхер, который в середине семнадцатого века верно угадал, что коптский язык происходит от египетского, потерпел полное фиаско, пытаясь прочитать простейшие надписи. Главным образом потому что он, как и другие ранние исследователи египетского письма пытался силой натянуть их на плоды собственной фантазии касательно египетских верований. Иероглифы считались не письмом, а доступными лишь избранным символами тайного знания, которое якобы передал древним жрецам Гермес Трисмегист. Отсюда интерес к Египту у каббалистов, алхимиков, розенкрейцеров и, разумеется, масонов.
