Они минули поворот на Файюм и оказались на александрийской трассе. Какое-то время ехали в молчании, а потом Абиб заговорил снова:
– Перед ранними исследователями иероглифики стояла особенно трудная задача, ведь кроме десятка с лишним обелисков, привезенных в Рим еще императорами, в Европе, по существу, не знали памятников, покрытых египетским письмом. Это положение изменилось только после экспедиции Наполеона; сопровождавшие солдат рисовальщики изготовили точные чертежи многих памятников, в Европу привезли первые папирусы. Подумай, насколько больше мы знали бы об истории человечества, если бы везде стоял такой климат, как здесь! В Египте ведь сохранились не только архитектурные памятники. Не знаю, известно ли тебе, но раньше в каждой синагоге была так называемая гениза – помещение, куда забрасывали старые или ненужные тексты, содержащие имя Бога. Уничтожать их запрещалось, они должны были подвергнуться естественному разложению. Так вот в генизе при каирской синагоге Бен-Эзра все сложенные там документы сохранились до наших дней – и священные книги, и письма (их бросали туда потому, что в формулах приветствий значилось имя Бога). Интереснее всего относящаяся к одиннадцатому-двенадцатому векам переписка еврейских купцов, которые вели дела от Испании до Бомбея. Они писали еврейскими буквами, но на арабском языке.
Алиса навострила уши: после разговора с Меленьским она еще больше заинтересовалась ранними контактами европейских евреев с Египтом. Но эту тему Абиб развивать не стал.
– В Египте, – продолжал он, – было найдено крупнейшее собрание манихейских текстов, переведенных на коптский, а в гротах близ Наг-Хаммади – тринадцать папирусов третьего и четвертого века с десятками гностических сочинений, языческих и христианских. Ученые постоянно находят что-то новое, так что у Сэмми постоянно полно работы: он один из самых выдающихся переводчиков древних рукописей.
Вскоре они свернули с шоссе на тракт, пролегавший через пустыню. Алиса боялась, что они увязнут в песке – местами колеса проваливались почти по самые ступицы, – но Абиб вертел руль то влево, то вправо, нажимая при этом на газ, и облупившийся «форд» с горем пополам продвигался вперед. Наконец за очередной дюной Алиса увидела в отдалении высокую белую стену, а над ней купола с крестами и зеленые кроны стройных пальм.
Абиб остановил машину у деревянных ворот и вынул из багажника картонку в коричневой бумаге. Потянув за изогнутый бронзовый прут, он позвонил; вскоре послышался скрежет засова.
Привратник знал Абиба, так что впустил их без вопросов. Алису удивило обилие зелени внутри. Здесь росли пальмы, акации, оливы, какие-то кусты. Гости двинулись по узкой тропинке среди невысоких холмов, поросших травой необычайно сочного цвета.
Вскоре они оказались перед небольшим белым домиком, напоминавшем мазанку. Когда Абиб постучал, в дверях появился молодой бородатый монах в сандалиях на босу ногу. Обняв Абиба, он взял у него картонку и быстро сорвал коричневую бумагу. Глаза его смеялись, когда он рассматривал дешевые обложки американских детективов. Абиб весело глядел на него.
– Вижу, со времени нашей последней встречи твои интересы не изменились. Но разреши, я тебе кое-кого представлю.
Монах поднял взгляд и только сейчас заметил Алису остановившуюся позади Абиба. Он поздоровался с нею и пригласил обоих в дом.
– Над чем ты сейчас работаешь? – спросил Абиб, пока Алиса осматривала скромную обстановку.
– Над откровением Мусы Эфиопа, – ответил Сэмми. – Очень спорный текст. Не знаю, опубликуют ли его когда-нибудь.
В комнате было совсем немного мебели: простые деревянные кровать, стол, стул, скамья и полки, заваленные книгами. Пол был каменный, на столе стояли подсвечник и керосиновая лампа; электричества в монастыре явно не было. В небольшой нише над кроватью висела икона. Подойдя, Алиса увидела, что на ней изображен обнаженный мужчина, окруженный сиянием, стоящий между двух пальм. В одной руке он держал растение с длинным мясистым корнем, другой заслонял низ живота; между пальцами у него текла кровь.
– А почему? – спросил Абиб.
– Сам поймешь, если прочитаешь когда-нибудь. Откровение нашли несколько месяцев назад, когда начался ремонт церкви, в которой лежат мощи Мусы. По этому вопросу ведутся переговоры с Ватиканом на высшем уровне.
– А в чем дело?
– Я вам скажу, но это тайна. Обещайте, что не пророните никому ни слова.
– Обещаю, – кивнул Абиб.
– Я тоже, – сказала Алиса. – Но кто был этот Муса?
– Абиб тебе о нем не рассказывал?
– Нет. Он упомянул только о двух святых, которые были внуками императора.
– Они, конечно, важны, в их честь назван наш монастырь, но трудность в том, что о них, собственно, ничего не известно, – сказал Сэмми. – Они прибыли из Сирии, а три года спустя умерли. Вот и все. Мучениками не были, никаких достопамятных чудес не совершили. Можно было бы думать, что они стали святыми только благодаря родству с императором. Но выяснилось, что среди внуков императора таких имен никто не носил. С тем же успехом они могли бы вообще не существовать. Зато Муса Эфиоп, которого называют еще Моисеем Черным, – это самый настоящий святой. Его почитаем не только мы, но и католики. Отсюда все и пошло.
Алисе вспомнилось, что дядюшка писал о своем втором имени. Ее начало охватывать возбуждение.
– Как вам известно, за последние десять лет многие государства в Африке получили независимость, – продолжал монах. – Ватикан этому не слишком рад, потому что независимые африканские страны не хотят белых епископов, а черным католикам не особо нравится почитать белых святых. Позиции Католической Церкви в Африке сильно пошатнулись. Отчаявшиеся миссионеры засыпали Рим просьбами о том, чтобы им позволили изображать дьяволов на иконах белыми, потому что их нынешняя окраска вызывает неприязнь туземцев к учению Церкви. Одни священники хотели представлять святых и даже Христа неграми, чтобы для черных верующих они выглядели убедительнее. Другие писали о недовольстве африканских верующих тем, что единственный раз, когда эфиоп – так Библия зовет негров – появляется в Новом Завете, он характеризуется как «евнух». А ведь речь идет об историческом моменте, когда святой Филипп обращает первого негра – к тому же богатого вельможу при дворе нубийской царицы, который сам умел читать Священное Писание; из описания их встречи могли бы черпать вдохновение миллионы черных верующих, только бы убрать это неприятное лишнее словечко. В ходе Второго Ватиканского Собора эта проблема не раз затрагивалась на открытых и закрытых заседаниях. Насчет определения «евнух» решение приняли быстро, и по всем странам было разослано соответствующее тайное распоряжение; если ты, Алиса, сравнишь старый и новый польский перевод Деяний Апостолов, 8:27–39, то убедишься, что сейчас этого слова там вообще нет.
А что касается изображения святых и Христа в облике нефов, решение Павла VI было категорически отрицательным; однако он распорядился, чтобы в Африке распространялись репродукции существующих икон Черных Мадонн. А еще он постановил сделать гораздо больший упор на культ чернокожих святых. Но каково же было удивление Папы, когда оказалось, что в Католической Церкви таких святых вовсе нет если не считать Моисея Черного! Хотя Балтазара – одного из трех волхвов – на иконах часто изображают негром, этот обычай возник только в пятнадцатом веке. Аналогично изображают и Маврикия, командира фиванского легиона, убитого вместе со своими солдатами за отказ участвовать в языческих обрядах; но никто не знает, действительно ли он был черный. Ничто не указывает и на то, что негры были среди первых африканских мучеников, которыми католики считают группу христиан, казненных в Карфагене. Черные составляли несомненное большинство только среди христиан, убитых в Момбасе в 1631 году по приказу султана Малинди; проблема в том, что, несмотря на старания августинцев, они так и не были канонизированы.
