Джеймс добрался до Великобритании в мае. Возобновивший перед Палатой общин свои нападки Юм опирался на два неопровержимых, по его мнению, документа: заметку в «Стрейтс Тайме» и письмо кабатчика. В своем послании Уильям Майлз описывал безопасную буколическую жизнь на Лабуане, где не было никаких пиратов, и разглагольствовал о нанесенном раджей ущербе Роберту Бернсу. Главным недостатком письма был подлог, который доказал выступавший против Юма парламентарий Генри Драммонд. Он предъявил подлинное письмо Майлза, разительно отличавшееся по слогу и орфографии от первого документа. В минуту душевного подъема автор написал его султану Брунея, с которым совершенно не был знаком, но, поразмыслив, решил не отправлять, что, в конечном счете, не имело значения, ведь мистер Майлз так же плохо умел писать, как султан - читать. Это послание вызвало взрыв хохота. Как только слушатели успокоились, Драммонд сообщил им, что мистер Уильям Майлз, мясник и боксер по профессии, после одного неприятного случая некоторое время жил на казенном счету, а затем уехал в Австралию, где открыл дом терпимости «Шотландский чертополох», - потрясающее название для подобного заведения. Он подвизался сутенером, карманником, скупщиком краденого и взломщиком, после чего, скрываясь от полиции, сменил место жительства, и сложные обстоятельства подтолкнули его к двоеженству. Ну а всегда энергично отрицавшего существование на Борнео пиратов Роберта Бернса не так давно постигла исполненная иронии участь. Когда Берне совершал каботажное плавание с грузом оружия и пороха вдоль северо-восточного побережья, его шхуна села на мель в бухте Маруду. Этот уголок славился как пиратский притон, но, как известно, пираты - всего лишь выдумка Джеймса Брука. Несколько часов спустя безобидные сулу и невинные илануны взяли судно на абордаж и поддели на клинки своих парангов несколько голов, включая голову самого мистера Бернса. Юм очень неохотно пересматривал свои суждения, да к тому же обладал крепкими нервами, поэтому он зачитал перед Парламентом заявление покойного о том, что пиратства не существует, и Генри Драм-монд снова поднял его на смех.
В тот же вечер Джеймс ужинал с захмелевшим Темплером.
— Драммонд - невероятный, правда, Джеймс?.. Не-о-бык-но-вен-ный!
Старая ведьма Молль Драммонд
В драном ботинке жилааааа,
И пряжка ей дверью былааааа...
Вот увидишь, дорогой друг, все это закончится разорением - повторяю: ра-зо-ре-ни-ем Юма и его клики.
— Кто знает? Лорда Дерби сменяет лорд Абердин со своей коалицией либералов и радикалов, а это укрепляет положение Юма.
— Подумаешь! Сколько раз он повторял запрос о следственной комиссии, но так своего и не добился?
— Да, но он извращенно настойчив.
За несколько дней до отплытия на Борнео Белому радже неожиданно сообщили, что следственная комиссия действительно будет создана. Не в Лондоне, где он мог найти поддержку, а в Сингапуре, где защищаться было гораздо труднее. К тому же обремененный множеством дел Джеймс сложил с себя полномочия губернатора Лабуана и генерального консула на Борнео. Скрепя сердце, раджа сел в Саутгемптоне на корабль.
Уже в январе в Кучинге разразилась холера, вероятно, занесенная северо-восточным муссоном, который обычно начинал дуть позже, в период летнего зноя. Срочно освятили Собор святого Фомы, а также Маджид-Бесар, или Большую мечеть, и разоблачили агентов тайного общества. Тем временем люди торговали, жили и умирали...
В Брунее пенгиран Муним сменил на престоле своего умершего от рака зятя Омара Али. Это сулило новые перемены. Саравакское правительство не могло существовать без строгой организации прибрежных областей между Кучингом и Брунеем, и трудность заключалась в мешавшем всякому взаимодействию чередовании мятежных и покорных районов.
Если Джеймс хотел расширить и объединить радж, если он хотел заручиться поддержкой тихоокеанских соседей, он должен был обратиться за помощью к султану. Успехи раджи в некоторых речных районах объяснялись его незаконным вмешательством, и Джеймса уже упрекали в строительстве за пределами своих территорий форта Батанг. Джеймсу казалось, что наилучший способ нормализовать ситуацию в этих районах - аннексировать, то есть приобрести их у уступчивого султана Мунима, который охотно их уступил бы. Умный Муним рассчитывал, что союз с раджей устрашит его приближенных и, возможно, спасет от чашки отравленного кофе его самого. К тому же еще была жива в памяти последовавшая за дворцовым переворотом британская экспедиция. Муним и его двор - включая Макоту - радушно приняли Джеймса Брука и уступили ему несколько довольно обширных, но не приносивших дохода районов. Этот упиравшийся в Сунгаи-Скранг и охватывавший весь Батанг-Лупар Второй округ разом утраивал площадь Саравака.
Когда Джеймс пил на веранде чай с Бруком Бруком, Сент-Джоном и Коллинзом, он вдруг потерял сознание.
— Холодно, - с трудом сказал он, придя в себя.
— Наверняка, приступ малярии, раджа...
— Не знаю... нет... что-то другое...
Он жаловался на боли в пояснице, мигрень, тошноту и, весь дрожа, слег с сильным жаром. На сей раз оспа. Хотя вакцина Дженнера применялась еще с 1796 года, Джеймс ею не пользовался. Как назло, Макдугалл был в Англии, а в Сараваке тогда не осталось ни одного врача-европейца.
В комнате Белого раджи задернули шторы, и стоны его перемежались с молитвами трех туземных слуг, которые жгли травы, чтобы перебить запах гноя. Из навязчивого страха кого-нибудь заразить, в минуты просветления он запрещал приближаться всем непривитым. Разбиравшийся в лекарственных травах Инчи Субу приподнимал его за подмышки и по капле вливал в рот ужасные соки - эликсиры здоровья, которые когда-то давал своим жертвам, дабы отстрочить их неминуемую кончину. Затем по жилам Джеймса мчались быки и языки пламени; в двух дюймах от себя он, словно сквозь пелену, видел непроницаемое лицо старого палача - образ менялся по воле горячечных видений. Если не обращались к нему лично по конкретному вопросу, он с трудом понимал, о чем речь. В бреду он царапал себе щеки или представлял, что сражается бок о бок с Симоном де Монфором
[59]
, всегда видя его в обманчивом облике - не то паладина, не то домашнего скота. Вскоре у него отнялась речь, распухли губы, забилось слизью горло. Его лицо исчезало под гноящимися струпьями, между которыми неожиданно вспыхивал ясный взгляд, но затем под опухшими веками скрылись и глаза. Запах изо рта был кошмарен, голова раздулась на треть и готова была лопнуть, пустулы почернели, и в них попала инфекция.
— У меня почти не осталось надежды, дорогие друзья, - грустно сказал Коллинз. - Я даже подумываю, не лучше ли распустить слух об отлучке в Сингапур, чтобы переход власти прошел без лишнего ажиотажа...
— Нет, - чуть не плача, воскликнул Брук Брук. - Я даже не хочу об этом думать!
