— Это? — Цири показала тяжелый, отвратно выглядевший предмет, напоминающий молот с острым, слегка искривленным крюком на стороне, противоположной бойку.
— Угу, — подтвердил краснолюд. Он засунул черенок чекана за голенище, а топор положил на колени. Венцк, внешне спокойный, смотрел на дорогу, приставив руку ко лбу.
— Легкая кавалерия из Бен Глеана, — сказал он через минуту. — Так называемая Медвежья Хоругвь, узнаю по плащам и бобровым шапкам. Сохраняйте спокойствие. Внимание тоже. Плащи и бобровые шапки довольно легко меняют хозяев.
Конники быстро приближались. Их было около десятка. Цири видела, как на своем возу Паулье Дальберг кладет на колени два натянутых самострела, а Реган накрывает их попоной. Она тихо вылезла из–под полотнища, спрятавшись, однако, за широкой спиной Ярпена. Трисс попробовала подняться, чертыхнулась и упала на подстилку.
— Стой! — крикнул первый из конных, несомненно, командир. — Кто такие? Откуда и куда?
— А кто спрашивает? — Венцк спокойно выпрямился в седле. — И по какому праву?
— Армия короля Хенсельта! А спрашивает десятник Зывик. И повторять он не привык! Отвечай немедля. Кто такие, а?
— Служба квартирмейстера королевской армии.
— Кажный может сказать! Не вижу никого в королевских цветах!
— Приблизься, десятник, и повнимательнее взгляни на мой перстень.
— Чего вы мне тута кольцами разблестелись? — выкрикнул десятник. — Что я, все кольца в мире знаю, аль как? Такой перстень может быть у кого хошь. Тоже мне, важный знак!
Ярпен Зигрин встал на козлах, поднял топор и резко подсунул его десятнику под нос.
— А такой знак тебе ведом? — буркнул он при этом. — Нюхни и запомни запах.
Десятник рванул поводья, развернул лошадь.
— Пугать меня надумал? — рявкнул он. — Меня? Я на королевской службе.
— И мы тоже, — тихо сказал Венцк. — И, думаю, подольше, чем ты. Не ерепенься, солдат, миром советую.
— Я здеся охрану несу! Откедова мне знать, кто вы такие?
— Ты перстень видел? — процедил комиссар. — И если знаков на камне не узнаешь, то меня начинает интересовать, ты–то кто таков? На флажке Медвежьей Хоругви выткан такой же знак. Должны знать.
Солдат явно опешил, на что, вероятно, одинаково повлияло и спокойствие Венцка, и угрюмые, решительные лица, выглядывающие из фургонов эскорта.
— Хм… — сказал он, сдвигая шапку к левому уху. — Ладно. Если вы и вправду те, за кого себя выдаете, не будете, думаю, супротив, ежели взгляну, что на возах.
— Будем, — насупился Венцк. — К тому же очень. Нет тебе никакого дела до нашего груза, десятник. Да и не понимаю, чего ты можешь в нем искать.
— Не понимаете, — покачал головой солдат, кладя руку на рукоять меча. — Так скажу. Торговля людьми запрещена, а хватает таких, кои продают невольников Нильфгаарду. Ежели людей в колодках на возах найду, не докажете мне, что королю служите. Хоть дюжину колечек выставьте.
— Хорошо, — сухо сказал Венцк. — Если о невольниках речь… Ищи. Разрешаю.
Солдат шагом подъехал к среднему фургону, наклонился в седле, приподнял полотно.
— Что в бочках?
— А что должно быть? Невольники? — съязвил Янник Брасс, рассевшись на козлах.
— Спрашиваю — что? Так отвечайте.
— Соленая рыба.
— А в тех вона ящиках? — Солдат подъехал к следующему возу, пнул по бортику.
— Подковы, — проворчал Паулье Дальберг. — А там, позади, буйволиные шкуры.
— Вижу, — махнул рукой десятник, чмокнул коню, поехал вперед, заглянул в фургон Ярпена.
— А чтой–то там за баба лежит?
Трисс Меригольд слабо улыбнулась, приподнялась на локте, сделав рукой короткий сложный жест.
— Кто? Я? — тихонько спросила она. — Ты же меня вообще не видишь.
Солдат нервно заморгал, вздрогнул.
— Соленые рыбы, — убежденно сказал он, опуская полотно. — Порядок. А этот ребенок?
— Сушеные грибы, — сказала Цири, нахально глядя на него. Солдат замолк, замер с открытым ртом.
— Ну да? — спросил он минуту погодя. — Чего?
— Закончил осмотр, вояка? — холодно поинтересовался Венцк, подъезжая с другой стороны фургона. Солдат с трудом оторвал взгляд от зеленых глаз Цири.
— Закончил. Ехайте, веди вас Бог. Но поглядывайте. Два дни тому скотоели под корень вырезали конный разъезд у Барсучьего Яра. Сильная, большая была ихая бригада. Конечным делом, Барсучий Яр отседова далече. Только эльф по лесу прет шибчее ветра. Нам велено облаву замкнуть, да разве эльфа схватишь? Все едино что ветер в решето ловить…
— Ну довольно, мы не любопытные, — нелюбезно прервал комиссар. — Время не ждет, у нас еще дальняя дорога.
— Ну бывайте. Эй, там, за мной!
— Слышал, Геральт? — проворчал Ярпен Зигрин, глядя вслед удаляющемуся разъезду. — Чертовы белки в округе. Как чуял. Все время мурашки по спине бегали, словно мне из лука прямо в крестец кто метил. Нет, мать их, нельзя ехать все время вслепую, как доселе, посвистывая, подремывая да сонно попердывая. Надо знать, что впереди. Послушай, есть мысль.
* * *
Цири резко дернула Каштанку, сразу сорвалась в галоп, низко наклонившись в седле. Геральт, занятый разговором с Венцком, выпрямился.
— Не дури! — крикнул он. — Без фокусов, девка! Хочешь шею сломать? И не отъезжай очень–то далеко…
Больше она не услышала ничего, слишком сильно вырвалась вперед. Сделала это нарочно, надоело выслушивать ежедневные поучения. «Не так быстро, не так резко, Цири. Та–та–та! Не отдаляйся! Па–па–па! Будь осторожна! Па–па! Ну совсем так, будто я девчонка малая, — подумала она. — А мне уже почти тринадцать, у меня резвая Каштанка и острый меч за спиной. И ничего я не боюсь! И… весна кругом».
— Эй, смотри, задок сотрешь!
«Ярпен Зигрин. Еще один мудрила! Па–па!»
Дальше, дальше, галопом по выбоинам, через зеленые травы и кустики, через серебристые лужи, через золотой влажный песок, через перистые папоротники. Испуганная лань умчалась в лес, только сверкнула в прыжках черно–белым фонариком зада. С деревьев взлетают птицы — цветастые сойки и золотистые щурки, черные болтливые сороки со смешными хвостами. Из–под копыт взметается вода в лужах и выбоинах.
Дальше, дальше! Лошадь, которая слишком долго еле–еле шевелила ногами, плетясь за обозом, идет легко, мчится резво, быстро, ее радует скорость, играют мускулы, влажная грива хлещет Цири по лицу. Лошадь вытягивает шею. Цири отпускает поводья. Дальше, лошадка, не грызи удила и мундштук, дальше, в карьер, в карьер, быстрее, быстрее! Весна!
Она придержала Каштанку, оглянулась. Ну наконец–то одна. Наконец–то далеко. Уже никто не поругает, не станет увещевать, не обратит внимания, не будет грозиться, что покончит, мол, с такими поездочками. Наконец–то одна, свободна, вольна и независима.
