— Именно, — проворчала чародейка. — Ты только. Не строй из себя дитятко, ты уже не ребенок, напоминаю. Мальчик, видя тебя, распускает слюни и начинает заикаться. Разве не видишь?
— Я не виновата. Что же мне делать?
Йеннифэр перестала ее расчесывать, взглянула на девочку глубоким фиалковым взглядом.
— Не играй им. Это нехорошо.
— Я вовсе и не играю! Просто разговариваю!
— Хотелось бы верить, — чародейка щелкнула ножничками, подрезая очередную прядку, которая никак не желала лечь как надо, — что во время ваших бесед ты помнишь о моей просьбе!
— Помню, помню!
— Ярре — умный и толковый паренек. Одно–два неосторожных слова могут навести его на верный путь, на проблемы, о которых ему знать не положено. О которых вообще никто знать не должен. Никто, абсолютно никто не должен догадаться, кто ты.
— Я помню, — повторила Цири. — Никому ни словечка не сказала, успокойся. Скажи, поэтому мы так спешим уехать? Ты боишься, что кто–то мог узнать, что я здесь? Поэтому?
— Нет. По другим причинам.
— Потому… что может быть война? Все говорят о новой войне! Все об этом говорят, госпожа Йеннифэр.
— Верно, — холодно подтвердила чародейка, щелкая ножницами над ухом Цири. — Это тема из числа так называемых вечных. О войнах говорили, говорят и будут говорить. И не без причин — войны были и будут. Наклони голову.
— Ярре сказал, что войны с Нильфгаардом не будет. Рассказывал о каких–то аналогиях… Показывал карту. Я уже и сама не знаю, что об этом думать. Не знаю, что такое эти аналогии, наверно, что–то ужасненько мудреное… Ярре читает разные ученые книги и умничает, но я думаю…
— Интересно было бы узнать, что ты думаешь.
— В Цинтре… Тогда… Госпожа Йеннифэр, моя бабушка была гораздо умнее Ярре. Король Эйст тоже был умный, плавал по морям, видел все, даже нарвала и морского змея, поспорю, что и аналогию видел не раз. Ну и что? Неожиданно пришли они, нильфгаардцы…
Цири подняла голову, голос у нее сорвался. Йеннифэр обняла ее, крепко прижала к себе.
— Увы, — сказала она. — Увы, ты права, утенок. Если б умение пользоваться опытом и делать выводы помогало, все давно бы забыли, что такое война. Но тех, кто жаждет войны, никогда не сдерживали и не сдержат ни опыт, ни аналогии.
— Значит, все–таки… Значит, правда. Война будет. Поэтому нам надо уезжать?
— Не будем об этом. Не нервничай раньше времени.
Цири потянула носом.
— Я уже видела войну, — шепнула она. — И не хочу ее больше видеть. Никогда. Не хочу опять оставаться одна. Не хочу бояться. Не хочу снова потерять все, как тогда. Не хочу потерять Геральта… и тебя, госпожа Йеннифэр. Не хочу тебя потерять. Хочу быть с тобой. И с ним. Всегда.
— Будешь. — Голос чародейки слегка дрогнул. — И я буду с тобой, Цири. Всегда. Обещаю.
Цири снова засопела. Йеннифэр тихо кашлянула, отложила ножницы и гребень, встала, подошла к окну. Воронье продолжало каркать, направляясь к горам.
— Когда я сюда приехала, — заговорила вдруг чародейка своим обычным звучным, слегка насмешливым голосом, — когда мы встретились впервые… ты не любила меня.
Цири молчала.
«Наша первая встреча, — подумала она. — Помню. Я была с другими девочками в Гроте. Зарычка показывала нам растения и травы. Тут вошла Иоля Первая, что–то шепнула Зарычке на ухо. Монахиня поморщилась. А Иоля Первая подошла ко мне со странным выражением на лице. Собирайся, Цири, сказала, иди быстро в трапезную. Мать Нэннеке вызывает. Кто–то приехал.
Странные, многозначительные взгляды, волнение в глазах. И шепот. Йеннифэр. Чародейка Йеннифэр. Скорее, Цири, поторопись. Мать Нэннеке ждет. И она ждет тоже, чародейка.
Я тогда с первого мгновения знала, — подумала Цири, — что это она. Потому что я видела ее. Видела предыдущей ночью. В моем сне.
Она.
Тогда я не знала, как ее зовут. В моем сне она молчала. Только глядела на меня, а за ней во тьме я видела закрытые двери…»
Цири вздохнула. Йеннифэр повернулась, обсидиановая звезда на ее шее заискрилась тысячами бликов.
— Ты права, — серьезно согласилась девочка, глядя прямо в фиалковые глаза чародейки. — Я тебя не любила.
* * *
— Цири, — сказала Нэннеке, — подойди к нам. Это госпожа Йеннифэр из Венгерберга, магистр магии. Не бойся. Госпожа Йеннифэр знает, кто ты. Ей можно доверять.
Девочка поклонилась, сложив руки полным уважения жестом. Чародейка, шурша черным платьем, подошла, взяла ее за подбородок, достаточно бесцеремонно подняла голову, повернула влево, вправо. Цири почувствовала злость и нарастающий бунт — она не привыкла, чтобы с ней так обращались. И в то же время ощутила укол обжигающей зависти. Йеннифэр была очень красива. По сравнению с нежной, бледной и вообще–то распространенной внешностью монахинь и послушниц, которых Цири видела ежедневно, чародейка блистала светской, прямо–таки вызывающей красотой, подчеркнутой каждой деталью. Ее локоны цвета воронова крыла, каскадом ниспадающие на плечи, блестели, отражая свет, почти как павлиньи перья, извивались и волновались при каждом движении. Цири вдруг устыдилась своих исцарапанных локтей, шершавых рук, поломанных ногтей, волос, сбившихся в серые сосульки. Неожиданно ей невероятно захотелось, чтобы у нее было все то, что было у Йеннифэр, — прекрасная длинная шея, а на ней прелестная черная бархотка и изумительно искрящаяся звезда. Ровные, подчеркнутые угольком брови и длинные ресницы. Гордые губы. И две округлости под черной тканью и белыми кружевами, вздымающиеся при каждом вздохе.
— Так вот она, знаменитая Неожиданность. — Чародейка слегка скривила губы. — Посмотри–ка мне в глаза, девочка.
Цири вздрогнула и втянула голову в плечи. Нет, в одном она не завидовала Йеннифэр, одного предпочитала бы не иметь и даже не видеть. Этих глаз, фиолетовых, глубоких как бездонные озера, странно блестящих, бесстрастных и злых. Страшных.
Чародейка повернулась к первосвященнице. Звезда на ее шее загорелась отражениями солнца, проникающего в окна трапезной.
— Да, Нэннеке, — сказала она. — Несомненно. Достаточно взглянуть в эти зеленые глаза, чтобы понять, что в ней что–то есть. Высокий лоб, правильные дуги бровей, красиво расставленные глаза. Тонкие крылья носа. Длинные пальцы. Редкий цвет волос. Определенно кровь эльфов, хотя этой крови в ней немного. Прадед или прабабка — эльфы. Я угадала?
— Я не знаю ее родословной, — спокойно ответила первосвященница. — Меня это не интересовало.
— Высокая для своих лет, — продолжала чародейка, по–прежнему оценивая Цири взглядом. Девочка закипала от злости и возбуждения, боролась с непреодолимым желанием вызывающе крикнуть, взорваться сколько есть силы в легких, затопать ногами и убежать в парк, свалив по дороге вазу со стола и хлопнув дверью так, чтобы известка посыпалась с потолка.
