— Неплохо развита. — Йеннифэр не спускала с нее глаз. — Она перенесла в детстве какие–нибудь заразные болезни? Вероятно, ты ее об этом тоже не спрашивала. У тебя — не болела?
— Нет.
— Мигрени? Обмороки? Склонность к простуде? Менструальные боли?
— Нет. Только сны.
— Знаю. — Йеннифэр откинула волосы со щеки. — Он писал. Из его письма следует, что в Каэр Морхене с ней не проводили никаких… экспериментов. Хотелось бы верить, что это так.
— Это правда. Ей давали только натуральные стимуляторы.
— Стимуляторы никогда не бывают натуральными! — повысила голос чародейка. — Никогда! Именно стимуляторы и могли усилить у нее проявления… Холера, не думала, что он мог быть настолько безответственным!
— Успокойся. — Нэннеке взглянула на Йеннифэр холодно и как–то на удивление неуважительно. — Я сказала, это были натуральные, совершенно безвредные снадобья. Прости, дорогая, но в этом я разбираюсь лучше тебя. Конечно, для тебя существует только один–единственный авторитет — ты сама, но в данном случае я вынуждена тебя разочаровать. И давай больше к этому не возвращаться.
— Как хочешь. — Йеннифэр поджала губы. — Ну пошли, девочка. Времени у нас немного, грешно растрачивать его впустую.
Цири с трудом сдержала дрожь в руках, сглотнула, вопросительно взглянула на Нэннеке. У первосвященницы было серьезное и вроде бы опечаленное лицо, а улыбка, которой она ответила на немой вопрос, была очень искусственной.
— Сейчас ты пойдешь с госпожой Йеннифэр, — сказала она. — Некоторое время госпожа Йеннифэр будет тобой руководить.
Цири, стиснув зубы, опустила голову.
— Ты наверняка удивлена, — продолжала Нэннеке, — что тебя вдруг берет под свою опеку магистр магии. Но ты умная девочка, Цири. Догадываешься, в чем причина. Ты унаследовала от предков некоторые… свойства. Знаешь, о чем я. Ты приходила ко мне после тех снов, после ночных тревог в опочивальне. Я не могла тебе помочь. Но госпожа Йеннифэр…
— Госпожа Йеннифэр, — прервала чародейка, — сделает все, что надо. Пошли, девочка.
— Иди! — кивнула Нэннеке, тщетно пытаясь придать улыбке хотя бы видимость натуральности. — Иди, дитя мое. Помни, такой опекун, как госпожа Йеннифэр, — огромная честь. Не опозорь храм и нас, твоих учителей. И будь послушна.
«Сбегу сегодня же ночью, — решила Цири. — Обратно, в Каэр Морхен. Уведу коня из конюшни, и только меня и видели. Сбегу!»
— Размечталась, — вполголоса сказала чародейка.
— Что? — подняла голову жрица. — Что ты сказала?
— Ничего, ничего, — улыбнулась Йеннифэр. — Тебе показалось. А может, показалось мне? Глянь–ка на свою подопечную, Нэннеке. Злая как кошка. Искры из глаз, того и гляди зашипит, а если б умела, наверняка и уши прижала. Ведьмачка! Придется как следует взять ее за шиворот, подпилить коготки!
— Будь снисходительной. — Черты лица первосвященницы ожесточились. — Пожалуйста, прояви к ней снисходительность и сердечность. Она действительно вовсе не та, за кого ты ее принимаешь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она тебе не соперница, Йеннифэр.
Несколько секунд они мерили друг друга взглядами, чародейка и жрица, а Цири почувствовала, как дрожит воздух и какая–то удивительная, страшная Сила застывает между ними. Так продолжалось долю секунды, потом Сила исчезла, а Йеннифэр рассмеялась, свободно и звонко.
— Я забыла, — сказала она, — ты всегда принимаешь его сторону, а, Нэннеке? Всегда полна забот о нем. Как мать, которой у него никогда не было.
— А ты всегда против него, — зло усмехнулась жрица. — Как всегда, одаряешь его сильным чувством. И изо всех сил стараешься не называть этих чувств. Не называть их настоящим именем.
Цири снова почувствовала нарастающую где–то внизу живота ярость, пульсирующее в висках упрямство и бунт. Вспомнила, сколько раз и при каких обстоятельствах она слышала это имя — Йеннифэр. Имя, которое пробуждало беспокойство, имя, которое было символом какой–то грозной тайны. Она догадывалась, что это за тайна.
«Разговаривают при мне открыто, не смущаясь, — подумала она, чувствуя, как руки снова начинают дрожать от злости. — Совершенно со мной не считаются. Вообще не обращают на меня внимания. Словно я ребенок. Разговаривают о Геральте при мне, в моем присутствии, а ведь этого делать нельзя, потому что я… Я…
Кто я?»
— А ты, Нэннеке, — возразила чародейка, — как всегда, любишь анализировать чужие чувства и, словно этого мало, еще и интерпретировать по собственному усмотрению!
— И сую нос в чужие дела?
— Я не хотела этого сказать. — Йеннифэр тряхнула черными локонами, а локоны сверкнули и свернулись змеями. — Благодарю, что ты сделала это за меня. А теперь давай сменим тему. Потому что глупее этой не сыскать. Даже стыдно перед нашей юной послушницей. Что же касается снисходительности, о которой ты меня просишь… Я буду снисходительной. Вот с сердечностью могут возникнуть сложности, ведь все полагают, что у меня такого органа нет. Ну да ладно, как–нибудь управимся. Верно, Неожиданность?
Она улыбнулась Цири, а Цири, наперекор себе, наперекор злости и раздражению, вынуждена была ответить улыбкой. Потому что улыбка чародейки оказалась неожиданно милой, доброжелательной и… сердечной. И очень красивой.
* * *
Цири выслушала речь Йеннифэр, демонстративно отвернувшись спиной и прикидываясь, будто все ее внимание поглощает шмель, гудящий в цветке одной из растущих у стены храма мальв.
— Никто меня об этом не спрашивал, — буркнула она.
— О чем не спрашивал?
Цири развернулась в полупируэте, зло ударила кулаком по мальве. Шмель улетел с раздраженным гудением.
— Никто меня не спрашивал, хочу ли я, чтобы ты меня учила!
Йеннифэр подбоченилась, сверкнула глазами и прошипела:
— Какое совпадение. Представь себе, меня тоже никто не спрашивал, хочу ли я тебя учить. Впрочем, желание тут ни при чем. Я не беру в ученики кого попало, а ты, вопреки всему, еще можешь оказаться именно «кем попало». Меня попросили проверить, что ты такое. Посмотреть, что в тебе сидит и как с тобой обстоят дела. А я, хоть и без особого желания, согласилась.
— Но я–то еще не согласилась!
Чародейка подняла руку, шевельнула пальцами. Цири почувствовала, как заколотилось в висках, а в ушах зашумело, как бывает, когда заглатываешь слюну, но гораздо сильнее. Почувствовала сонливость и обессиливающую слабость, утомление, из–за которого немеет шея, становятся ватными ноги.
Йеннифэр опустила руку, и все эти странности мгновенно прекратились.
— Послушай меня внимательно, Неожиданность, — сказала она. — Я запросто могу тебя заворожить, загипнотизировать или погрузить в транс. Могу парализовать, силой напоить эликсиром, раздеть донага, положить на стол и изучать несколько часов, с перерывами на обед, а ты будешь лежать и пялиться в потолок, не в состоянии пошевелить даже глазными яблоками. Я поступила бы так с любой соплячкой. С тобой не хочу, так как за версту видно, что ты девочка разумная и гордая, с характером. Я не хочу ни тебя, ни себя ставить в неловкое положение перед Геральтом. Потому что это он просил меня изучить твои способности. Помочь разобраться в них.