— Действительно, — кивнул Хотспорн. — Немного, надобно признать, смахивает на сказку. Говорят, злая чародейка держала Цириллу где–то взаперти на дальнем севере, в магических узах. Но Цирилле удалось сбежать и попросить убежища в Империи.
— Все это одна огромная, чертовская, неправдивая неправдивость, болтовня и глупость! — разоралась Цири, потянувшись трясущимися руками к шкатулочке с фисштехом.
— Император же Эмгыр, если верить молве, — продолжал не сбитый с толку Хотспорн, — как только ее увидел, влюбился без ума и жаждет взять в жены.
— Соколица права, — твердо сказала Мистле, подтверждая свои слова ударом кулака по столу. — Все это чертовы бредни! Никаким чертовым чертом не могу понять, о чем тут говорят. Одно ясно: строить на этой дури надежду на нильфгаардскую милость было бы еще большей дурью.
— Верно! — поддержал ее Рееф. — Какое нам дело до императорского жениховства? Хоть с кем хошь император окрутится, нас завсегда будет невеста ждать. Из пеньки сплетенная!
— Не в ваших шеях дело, дорогие Крысы, — напомнил Хотспорн. — Это политика. На северных рубежах Империи ширятся восстания, бунты и волнения, особенно в Цинтре и ее округе. А возьми император в жены наследницу Цинтры, так Цинтра успокоится. Если будет торжественно объявлена амнистия, то бунтующие партии спустятся с гор, перестанут рвать Империю и чинить беспорядки. Да и вообще, если цинтрийка взойдет на императорский престол, то бунтовщики вступят в императорскую армию. А вы знаете, что на севере за Яррой продолжаются войны, каждый солдат на счету.
— Ага! — выкрикнул Кайлей. — Теперь я понял! Вон она какая амнистия! Дадут тебе на выбор: вот кол острый, вот императорские цвета. Или кол в жопу, или цвета на горбушку. И на войнючку, подыхать за империю.
— На «войнючке», — медленно сказал Хотспорн, — действительно бывает по–всякому, как в той песенке. То бишь, на войне как на войне! В конце концов, не каждому достанется воевать, дорогие Крысы. Возможно, конечно, после выполнения условий амнистии, то есть явки с повинной, будет введен некий род… альтернативной службы.
— Чего–чего?
— Я знаю, в чем дело. — Зубы Гиселера на мгновение сверкнули на загорелом, синеватом от бритья лице. — Купеческая гильдия, дети мои, пожелает приветить нас. Приютить и обласкать. Как матушка родная.
— Как курвина мать, скорей, — буркнула себе под нос Искра.
Хотспорн сделал вид, будто не слышал.
— Ты совершенно прав, Гиселер, — сказал он холодно. — Гильдия может, если захочет, дать вам работу. Официально, в виде альтернативной службы в армии. Дать защиту. Официально и взамен.
Кайлей хотел что–то сказать. Мистле тоже хотела что–то сказать, но быстрый взгляд Гиселера заткнул рты обоим.
— Передай гильдии, Хотспорн, — сказал ледяным тоном атаман Крыс, — что за предложение мы благодарим. Мы подумаем, поразмыслим, обсудим. Посоветуемся, как поступить.
Хотспорн встал.
— Я еду.
— Сейчас, в ночь?
— Переночую в селе. Тут мне как–то не с руки. А завтра прямиком на границу с Метинной, потом главным трактом в Форгехам, где пробуду до Эквинокция, а может быть, и подольше. Потому что там буду ожидать тех, кто уже подумал, размыслил, обсудил, посоветовался и готов явиться, чтобы под моим присмотром ожидать амнистии. Да и вы тоже очень–то не тяните с раздумьями и размышлениями. Добром советую, потому что Бонарт вполне может и решительно готов опередить амнистию.
— Ты все время пугаешь нас Бонартом, — медленно сказал Гиселер, тоже поднимаясь. — Можно подумать, будто эта стервь уже за порогом… А он, верно, еще за горами, за лесами, за синими морями…
— …в Ревности, — спокойно докончил Хотспорн. — На постоялом дворе «Под головой химеры». Милях в тридцати отсюда. Если б не ваши выкрутасы над Вельдой, вы наверняка наткнулись бы на него уже вчера. Но вас это не волнует, знаю. Ну, бывай, Гиселер. Бывайте, Крысы. Мэтр Альмавера, я еду в Метинну и люблю компанию в пути… Что вы сказали, мэтр? Охотно? Так я и думал. Ну, стало быть, упаковывайте свои причиндалы. Заплатите мэтру, Крысы, за его художества.
* * *
Почтовая станция пропахла жареным луком и картофельным супом, который готовила жена хозяина, временно выпущенная из чуланного заточения. Свеча на столе фукала, пульсировала и раскачивала хвостиком пламени. Крысы наклонились над столом так, что огонек грел их почти соприкасающиеся головы.
— Он в Ревности, — тихо говорил Гиселер. — На постоялом дворе «Под головой химеры». Точно день езды отсюда. Что вы об этом думаете?
— То же, что и ты, — проворчал Кайлей. — Едем туда и прикончим сукина сына.
— Отомстим за Вальдеса, — сказал Рееф. — И Мухомора.
— И нечего, — прошипела Искра, — разным там Хотспорнам тыкать нам в глаза чужими делами и прытью. Пришьем Бонарта, этого трупоеда, оборотня. Приколотим его башку над дверьми кабака, чтобы названию соответствовало! И чтоб все знали, что никакой он не волевой, а обычный смертный был, как все другие, и что вообще сам на тех, что посильнее, нарвался. Сразу станет видно, чья ганза покрепче всех будет от Кората до Переплюта!
— На ярмарках станут о нас песни распевать! — запальчиво бросил Кайлей. — Да и по замкам тоже!
— Поехали. — Ассе хлопнул по столу рукой. — Едем и прикончим стервятника.
— А уж потом, — задумался Гиселер, — поразмыслим о хотспорновской амнистии… О гильдии… Ты чего морду кривишь, Кайлей, ровно клопа разгрыз? На пятки нам наступают, а зима приближается. Я так думаю, Крысяты: перезимуем, погреем задницы у камина, амнистией от холода прикрывшись, амнистийное теплое пивко потягивая. Перетерпим с этой амнистией нормально и толково… как–нибудь до весны. А весной… Как травка из–под снега выглянет…
Крысы рассмеялись в один голос, тихо, зловеще. Глаза горели у них, как у настоящих крыс, когда те ночью, в темном закоулке подбираются к раненному, не способному защищаться человеку.
— Выпьем, — сказал Гиселер. — Бонарту на погибель! Похлебаем супчика и спать. Отдохнуть надо, потому как до зари двинем.
— Ясно, — фыркнула Искра. — Берите пример с Мистле и Фальки, те уж час как в постели.
Жена хозяина почтовой станции задрожала у чугуна, слыша от стола тихий, злой, отвратный хохот.
* * *
Цири подняла голову, долго молчала, засмотревшись на едва тлеющее пламечко каганка, в котором уже догорал остаток фитиля.
— Тогда я выскользнула из станции, будто воровка, — продолжила она рассказ. — Под утро, в полной темноте. Но не сумела убежать незаметно. Когда я вставала с постели, проснулась Мистле. Прихватила меня в конюшне, где я седлала коня. Не выдала удивления. И вовсе не пыталась меня удержать… Начинало светать.
— Да и сейчас уже недалеко до рассвета, — зевнул Высогота. — Пора спать, Цири. Завтра продолжишь.
— Может, ты и прав. — Она тоже зевнула, встала, сильно потянулась. — У меня глаза слипаются. Но в таком темпе, отшельник, я никогда не докончу. Сколько вечеров прошло? Никак не меньше десяти. Боюсь, на весь рассказ потребуется тысяча и одна ночь.
