Виндсор Имбра замер, губа задрожала сильнее.
— Даже так?
— Девчонка, — повторил Бонарт, подмигнув Хувенагелю, — достанется тому, кто не поленится ее с арены вытащить. Живой или мертвой — в зависимости от вкусов и склонностей.
— Даже так?
— Черт побери, я начинаю терять спокойствие! — Бонарт удачно изобразил гнев. — Ничего другого, только «даже так» да «даже так». Шарманка испорченная. Как? А вот так, как пожелаешь! Твоя воля. Хочешь, напичкай мясо ядом, кинь ей, как волчице. Только не думаю, что она станет жрать. На дуру не похожа, а? Нет, Имбра. Кто хочет ее заполучить, должен сам к ней спуститься. Туда, на арену. Тебе нужна Фалька? Ну так бери ее!
— Ты мне свою Фальку под нос суешь, будто сому лягушку на удочке, — проворчал Виндсор Имбра. — Не верю я тебе, Бонарт. Носом чую, что в той лягушке железный крючок укрыт.
— Ну и нос! Какая чувствительность к железу! Поздравляю! — Бонарт встал, вынул из–под скамьи полученный в Фано меч, вытянул его из ножен и кинул на арену, да так ловко, что оружие вертикально воткнулось в песок в двух шагах от Цири. — Вот тебе и железо. Явное, вовсе не укрытое. Мне эта девка ни к чему. Кто хочет, путь берет. Если взять сумеет.
Маркиза де Нэменс–Уйвар нервически засмеялась.
— Если взять сумеет! — повторила она пропитым контральто. — Потому как теперь у тельца есть меч. Браво, милсдарь Бонарт. Мне казалось отвратительным отдавать в руки этим голодранцам безоружное тельце.
— Господин Хувенагель. — Виндсор Имбра уперся руками в боки, не удостаивая тощей аристократки даже взгляда. — Этот вертеп разыгрывается под вашим покровительством, потому как ведь театр–то ваш. Скажите–ка мне, по чьим правилам здесь играют? По вашим или бонартовским?
— По театральным, — расхохотался Хувенагель, тряся животом и бульдожьими брылями. — Потому как театр–то действительно мой, однако же наш клиент — наш хозяин, он платит, он и условия ставит! Именно клиент ставит условия. Мы же, купцы, должны поступать в соответствии с этими правилами: чего клиент желает, то и надобно ему дать.
— Клиент? Вот это быдло, что ли? — Виндсор Имбра широким жестом обвел заполненные народом скамьи. — Все они пришли сюда и заплатили за то, чтобы полюбоваться зрелищем?
— Доход есть доход, — ответил Хувенагель. — Если что–то пользуется спросом, почему б это что–то не продавать? Люди за бой волков платят? За борьбу эндриаг и аардварков? За науськивание собак на барсука или выворотня в бочке? Чему ты так удивляешься, Имбра? Людям зрелища и потехи нужны как хлеб, хо–хо, даже больше, чем хлеб. Многие из тех, что пришли, от себя оторвали. А глянь, как у них глаза горят. Дождаться не могут, чтобы потеха началась.
— Но у потехи, — язвительно усмехаясь, добавил Бонарт, — должна быть сохранена хотя бы видимость спорта. Барсук, прежде чем его, собачья его душа, псы из бочки вытащат, может кусать зубами, так спортивней получается. А у девчонки есть клинок. Пусть и здесь будет спортивно. Как, добрые люди, я прав или не прав?
Добрые люди вразнобой, но громко и ликующе подтвердили, что Бонарт прав во всех отношениях. Целиком и полностью.
— Барон Касадей, — медленно проговорил Виндсор Имбра, — недоволен будет, господин Хувенагель. Ручаюсь, рад он не будет. Не знаю, стоит ли вам с ним раздор учинять.
— Доход есть доход, — повторил Хувенагель и тряхнул щеками. — Барон Касадей прекрасно знает об этом. Он у меня под маленькие проценты большие деньги одолжил, а когда придет, чтобы еще одолжить, тогда уж мы как–нибудь наши раздоры отладим. Но я не допущу, чтобы какой–то заграничный деятель вмешивался в мое личное и частное предпринимательство. Здесь поставлены заклады. И люди за вход уплатили. В песок, что на арене, должна впитаться кровь.
— Должна? — заорал Виндсор Имбра. — Говно собачье. Ох, рука у меня чешется показать вам, что вовсе не должна! Вот уйду отсюда и поеду себе прочь, не оглядываясь. Вот тогда вы можете вдоволь тут свою собственную кровь пускать! Мне даже подумать мерзостно собравшемуся сброду потеху доставлять!
— Пусть идет. — Из толпы неожиданно вышел заросший до глаз тип в куртке из конской шкуры. — Хрен с им, пущай идет, ежели ему, вишь ты, мерзит! Мине не мерзит. Говорили, кто энту Крысицу упекет, получит награду. Я объявляюсь и на арену вхожу.
— Еще чего! — взвизгнул один из людей Имбры, невысокий, но жилистый и крепко срубленный мужчина с буйными, расчехранными и свалявшимися в колтуны волосами. — Мы–та первей были! Верно, парни?
— Верно, — поддержал его другой, худой, с бородкой клинышком. — При нас первенствование! А ты нос не задирай, Виндсор! Ну и чего, что чернь в зрителях? Фалька на арене, стоит руку потянуть и — хватай. А хамы пущай себе глаза вылупляют, нам плевать на это!
— Да еще и добыток достанется! — заржал третий, выряженный в яркий амарантовый дублет. — Ежели спорт, так спорт, разве ж не так, господин Хувенагель? А коли потеха, так потеха! Тут вроде бы о какой–то награде болтали?
Хувенагель широко улыбнулся и подтвердил кивком головы, гордо и достойно тряся обвисшими брылями.
— А как, — полюбопытствовал бородатенький, — заклады ставят?
— Пока, — рассмеялся купец, — на результаты боя еще не ставили! Сейчас идет три к одному, что ни один из вас не осмелится войти за ограждение.
— Фью–ю–ю–ю! — свистнул Конская Шкура. — Я осмелюсь! Я готов!
— Сдвинься, сказал! — возразил Колтун. — Мы первыми были, и, сталбыть, первенствование по нашей стороне. А ну, чего ждем?
— И всколькиром можно туда, к ей на площадку? — Амарантовый поправил пояс. — Али токмо поодиночке льзя?
— Ах вы, сукины дети! — совершенно неожиданно рявкнул пастельный бургомистр бычьим голосом, никак не соответствующим его телесам. — Может, вдесятером хотите на одиночку? Может, конно? Может, на колесницах? Может, вам катапульту с цехгауза одолжить, чтобы вы издалека камнями в девку метали? А! Ну!
— Ладно, ладно, — прервал Бонарт, что–то быстро обсудив с Хувенагелем. — Пусть будет спорт, но и потеха тоже быть должна. Можно по двое. Парой, значит.
— Но награда, — предупредил Хувенагель, — удвоена не будет! Если вдвоем, то придется поделить.
— Какая ишшо пара? Как ишшо вдвоем? — Колтун резким движением стряхнул с плеч куртку. — И не встыд вам, парни? Это ж девка, не боле того! Тьфу! А ну, отсунься. Один пойду и положу ее! Тоже делов–то!
— Мне Фалька нужна живая, — запротестовал Виндсор Имбра. — Плевал я на ваши бои и поединки! Я на бонартову потеху не пойду, мне девка нужна. Живая! Вдвоем пойдете, ты и Ставро. И вытащите ее оттуда.
— Для меня, — проговорил Ставро, тот, что с бородкой, — позорно идти вдвоем на эту ходобищу.
— Барон тебе твой позор флоренами осладит. Но только за живую.
— Стало быть, барон скупец, — захохотал Хувенагель, тряся брюхом и бульдожьими брылями. — И духа спортивного нет в нем ни на обол. Да и желания другим дух поднимать. Я же спорт поддерживаю. И размер награды увеличиваю. Кто в одиночку на арену выйдет и один, на собственных ногах с ней сойдется, тому я этой вот рукой из этого вот кошеля не двадцать, а тридцать флоренов выложу.
