Когда вечером она вошла в королевские покои, умытая и причесанная, Ауберон Муиркетах сидел за столом, склонившись над шахматной доской. Он молча приказал ей сесть напротив.
И выиграл за девять ходов.
Следующую партию она играла белыми, а он выиграл за одиннадцать ходов.
Только тогда он поднял глаза — светлые необыкновенные глаза.
— Разденься, пожалуйста.
В одном его нельзя было упрекнуть — он был деликатен и нисколько не торопился.
Когда — как и в прошлый раз — он поднялся с ложа и молча ушел, Цири приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть.
А когда окна посветлели от зари и она наконец уснула, ей приснился очень странный сон.
* * *
Высогота, склонившись, отряхивает от росы ловушку на ондатр. Шумят тронутые ветром камыши.
Я чувствую себя виновным, Ласточка. Это я подсказал тебе идею безумной эскапады. Показал путь к той проклятой Башне.
— Не упрекай себя, Старый Ворон. Если б не Башня, меня схватил бы Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности.
Здесь ты не в безопасности.
Высогота выпрямляется.
За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающие из трав, словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ. На одном из холмов огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветер рвет и развевает черные волосы женщины.
Горизонт полыхает молниями.
Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя Старшей Крови, девочка, вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение. Предназначенная и сама являющаяся Предназначением. Из–за закрытых дверей Хаос протягивает к тебе свои когти, по–прежнему не зная, станешь ли ты его орудием, или помехой в его планах. Не зная, не сыграешь ли ты случайно роль песчинки в шестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделать все, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны.
Высогота наклоняется. За его спиной небо полыхает заревом пожаров. По равнине галопом мчатся тысячи всадников. Всадников в красных плащах.
Dearg Ruadhri.
Послушай меня внимательно, Ласточка. Старшая Кровь, текущая в твоих жилах, дает тебе огромную власть. Ты — Владычица Мест и Времени. У тебя гигантская Сила. Не позволяй ее у себя отобрать и использовать для подлых целей преступникам и негодяям. Защищайся! Вырвись из их нечистоплотных рук!
— Легко сказать. Они окружили меня здесь каким–то магическим барьером и сделали своей узницей.
Ты — Владычица Мест и Времен. Тебя невозможно запереть.
Высогота выпрямляется. У него за спиной плоскогорье, каменистая равнина, на ней — остовы кораблей. Десятки остовов. А дальше — замок, черный, грозный, оскалившийся зубцами стен, возвышающийся над горным озером.
Они погибнут, если ты не поможешь им, Ласточка. Только ты можешь их спасти.
Губы Йеннифэр, потрескавшиеся и разбитые, шевелятся беззвучно, кровоточат. Фиолетовые глаза блестят, горят на исхудалом, сморщенном, почерневшем от муки лице, прикрытом бурей растрепанных, грязных, черных волос. В углублении пола — вонючая лужа, кругом бегают крысы. Пронизывающий холод каменных стен. Холод кандалов на кистях рук, на щиколотках ног.
Ладони и пальцы Йеннифэр — сплошная масса запекшейся крови.
— Мамочка! Что они с тобой сделали?!
Мраморные ступени, ведущие вниз. Лестница в три этажа.
Va’esse deireadh aep eigean… Что–то кончается… Что?
Ступени. Внизу огонь, горящий в железных корзинах. Пылающие гобелены.
«Пошли, — говорит Геральт. — По ступеням вниз. Мы должны. Так надо. Другой дороги нет. Только эта лестница. Я хочу увидеть небо».
Его губы не шевелятся. Они синие, и на них кровь. Кровь, всюду кровь. Вся лестница в крови…
Другой дороги нет. Нет, Звездоокая.
— Как? — кричит она. — Как я могу им помочь? Я в другом мире! Я заперта здесь. Я бессильна!
Тебя нельзя запереть.
«Все уже описано, — говорит Высогота. — Даже это. Взгляни под ноги».
Цири с ужасом видит, что стоит в море костей. Среди черепов, берцовых костей и поломанных ребер.
Только ты можешь предотвратить это, Звездоокая.
Высогота выпрямляется. У него за спиной зима, снег, метель. Воет и свищет вьюга.
Перед ней, в метели, на коне, Геральт. Цири узнает его, хотя на голове у него меховая шапка, а лицо укутано шерстяным шарфом. За ним маячат другие всадники, их фигуры размыты, так сильно укутаны, что невозможно распознать, кто есть кто.
Геральт смотрит на нее. Но не видит. Снег застит ему глаза.
— Геральт! Это я! Здесь!
Он не видит ее. И не слышит в вое вьюги.
— Гераааальт!!!
«Это муфлон, — говорит Геральт. — Это всего–навсего муфлон. Возвращаемся».
Всадники исчезают, растворяются в пурге.
— Герааааальт! Нет! Нееет!
* * *
Она проснулась.
* * *
Утром сразу же пошла в конюшню. Даже не позавтракав. Не хотела встречаться с Аваллак’хом, не желала разговаривать с ним.
Предпочитала избегать настырных, вопрошающих, любопытствующих, липнущих взглядов других эльфов и эльфок. В любом другом случае демонстративно равнодушные, к делам королевского алькова эльфы проявляли интерес, а у стен дворца, Цири не сомневалась, были уши.
Она отыскала в боксе Кэльпи, нашла седло и упряжь. Не успела оседлать кобылу, как рядом уже оказались слуги, серые эльфки, маленькие, на голову ниже обычных Aen Elle. Они помогли ей управиться с лошадью, кланяясь и льстиво улыбаясь.
— Благодарю, — сказала она. — Я управилась бы сама, но благодарю. Вы очень любезны.
Ближайшая к ней эльфка широко улыбнулась, и Цири вздрогнула.
Потому что у девушки в числе других зубов были и клыки…
Она подскочила к ней так быстро, что та чуть не присела от испуга. Отвела волосы от уха. Обычное, закругленное.
— Ты человек?
Девушка, а вместе с ней и остальные прислужницы, бросились на колени, упали на глинобитный пол. Наклонили голову, ожидая наказания.
— Я… — начала Цири, теребя ремень поводьев. — Я…
Она не знала, что сказать. Девушка все еще стояла на коленях. Лошади беспокойно фыркали и топтались в боксах.
Снаружи, уже в седле, уже мчась галопом, она все еще никак не могла собраться с мыслями. Человеческие девушки. Слуги, но не это главное. Главное то, что в этом мире есть Dh’oine…
«Люди, — тут же мысленно поправилась она. — Я начинаю мыслить как эльфы!»
