— Особенно после Майенского похода, — холодно заметил Золтан Хивай. — После выигранной баталии всегда возрастает наплыв добровольцев. Наплыв прекратится, как только разойдется весть о двигающемся вверх по Ине войске Мэнно Коегоорна, оставляющем за собою лишь землю и воду.
— Только б тогда не начался «наплыв» в обратную сторону, — буркнул Кранмер. — Я как–то добровольцам не очень доверяю. Между прочим, каждый второй дезертир — бывший доброволец.
— Как вы можете… — Ярре чуть не подавился. — Как вы можете, господин, говорить такое… Я из идейных соображений… Иду на войну справедливую и праведную. Родина–Мать…
От удара, который, как показалось юноше, потряс фундамент здания, один из дерущихся краснолюдов рухнул, пыль из щелей пола взвилась под потолок. Однако на этот раз побежденный, вместо того чтобы вскочить и садануть соперника, неловко и бестолково шевелил конечностями, очень напоминая большого перевернутого на спину майского жука.
Деннис Кранмер встал.
— Вопрос решен, — сказал он громко, оглядывая зал. — Место командира роты, пустующее после геройской смерти Эльканы Фостера, павшего на поле брани под Майеной, получает… Как там тебя, сынок? Запамятовал я.
— Бласко Грант. — Победитель кулачного боя выплюнул на пол зуб.
— …получает Бласко Грант. Есть еще какие–либо спорные вопросы касательно продвижения по службе? Нет? Ну и славно. Хозяин! Пива! Так о чем мы говорили–то?
— О войне справедливой, — принялся перечислять Золтан Хивай, загибая пальцы. — О добровольцах. О дезертирах.
— Именно, — прервал Деннис. — Я знал, что хотел к чему–то вернуться. Речь шла о дезертирующих и предающих добровольцах. Мне вспоминается цинтрийский корпус Виссегерда. Сволочи, оказывается, даже не сменили штандарта. Мне об этом сказали кондотьеры из вольной Компании из отряда Джулии Сладкой Ветреницы. Под Майеной хоругвь Джулии столкнулась с цинтрийцами. Они шли в авангарде нильфгаардской облавы, под теми же знаменами со львами…
— Их призвала Родина–Мать, — угрюмо вставил Скаггс. — И императрица Цири.
— Тише, — прошипел Деннис.
— Верно, — проговорил молчавший до тех пор четвертый краснолюд, Ярпен Зигрин. — Тише. И к тому ж тише тихости! И не от страха перед шпиками, а потому, что не следует болтать о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия.
— А ты, Зигрин, — выпятил бороду Скаггс, — такое понятие, значит, имеешь?
— Имею. И скажу одно: Эмгыр вар Эмрейс ли, бунтовщики ли чародеи с Танедда, или даже сам дьявол не сумели бы ни к чему принудить эту девушку. Не сумели бы ее сломать. Я это знаю. Потому что знаю ее. Вся разрекламированная свадьба с Эмгыром — мистификация. Мистификация, на которую дали себя поймать всякие дурни… Иное, говорю вам, у этой девушки предназначение. Совершенно иное…
— Ты так говоришь, — проворчал Скаггс, — будто и вправду ее знал, Зигрин.
— Перестань, — неожиданно буркнул Золтан Хивай. — Что до предназначения, так он прав. Я в это верю. Есть у меня к тому основания.
— А! — махнул рукой Шелдон Скаггс. — Что болтать попусту? Цирилла, Эмгыр, предназначение… Далекие это дела… А вот дело поближе, господа, так это, значит, Мэнно Коегоорн и Группа Армий «Центр».
— Угу, — вздохнул Золтан Хивай. — Что–то сдается мне, не обойдет нас тяжкая баталия. Может, самая крупная, какую знает история.
— Многое, — пробурчал Деннис Кранмер, — да, многое она решит…
— И еще больше — завершит.
— Все. — Ярре отрыгнул, прикрыв по обыкновению рот ладонью. — Все кончится.
Краснолюды какое–то время молча глядели на него.
— Не совсем, — наконец сказал Золтан Хивай, — я тебя понял, юноша. Не пожелаешь ли пояснить, что имел в виду?
— В княжеском совете, — неуверенно начал Ярре, — в Элландере, значит, говорили, что победа в этой гигантской войне важна потому, что… Что это великая война, которая положит конец всем войнам.
Шелдон Скаггс фыркнул и оплевал себе бороду пивом. Золтан Хивай зарычал во весь голос:
— Вы так думаете, господа?
Теперь пришел черед фыркнуть Деннису Кранмеру. Ярпен Зигрин хранил молчание, глядя на юношу внимательно и как бы соболезнующе.
— Сынок, — сказал он наконец очень серьезно. — Глянь. Вон там, у стойки, сидит Евангелина Парр. Она, надо признать, довольно велика. Да что там, даже огромна. Однако при всех своих размерах она, несомненно, отнюдь не такая курва, которая в состоянии перекурвить всех остальных курв.
* * *
Свернув в тесный безымянный переулок, Деннис Кранмер остановился.
— Должен тебя похвалить, Ярре, — сказал он. — Знаешь, за что?
— Нет.
— Не прикидывайся. Передо мной — не надо. Достойно похвалы то, что ты и глазом не моргнул, когда шел разговор о Цирилле. Еще более похвально, что даже рта не раскрыл… Ну, ну, не изображай из себя глупенького. Я много знаю о том, что творилось у Нэннеке за храмовыми стенами, можешь поверить, многое. А если тебе этого мало, то знай, что я слышал, какое имя тебе торговец на медальоне выписал. Так и держись дальше. — Краснолюд тактично сделал вид, будто не замечает румянца, выступившего на лице юноши. — Держись так и дальше, Ярре. И не только, когда речь идет о Цири… Ты на что пялишься?
На стене стоящего в конце улочки амбара красовалась начертанная известкой надпись: «ЗАНИМАЙСЯ ЛЮБОВЬЮ, А НЕ ВОЙНОЙ». А чуть ниже кто–то накарябал гораздо меньшими буквами: «СРИ КАЖДОЕ УТРО».
— Ты лучше в другую сторону гляди, дуралей, — бросил Деннис Кранмер. — Только за чтение таких надписей можно здорово отхватить, а ежели что не вовремя ляпнешь, проучат тебя у столба, кровавую кожу с хребта сдерут. Здесь суд скорый! Очень даже скорый!
— Я видел, — проворчал Ярре, — сапожника в кандалах. Якобы за сеяние дефетизма.
— Это «сеяние», — серьезно сказал краснолюд, потянув паренька за рукав, — скорее всего состояло в том, что, провожая сына в армию, он плакал, вместо того чтобы выкрикивать патриотические лозунги. За более серьезные «посевы» тут карают иначе. Пошли покажу.
Они вышли на небольшую площадь. Ярре попятился, зажав руками нос и рот. На огромной каменной шибенице висело несколько трупов. Некоторые — судя по виду и запаху — висели уже давно.
— Вон тот, — указал Деннис, отгоняя мух, — малевал на стенах и заборах глупые надписи. Тот — утверждал, что война — дело господ и рекрутированные нильфгаардские кметы ему не враги. Третий по пьянке рассказывал такой вот анекдот: «Что есть пика? Это оружие вельмож, палка, у которой на каждом конце — бедняк». А вон там, на самом краю, видишь бабу? Это бордельмаман из армейского борделя на колесах, который она украсила надписью: «Тыкай, солдат, сегодня, потому как завтра уже можешь не суметь».
— И только за это…
— Кроме того, у одной из девочек оказался триппер. А это уже параграф о диверсии и умышленном снижении боеспособности.
