— Если этот мерзавец осмелится опять прикоснуться к моей жене… — Концовку невнятной угрозы лорд У*** спровадил в горло вместе с наспех прожеванным куском имбирного пряника.
— Подумаешь, профессор медицины выискался, пошел он в задницу, — откликнулся маркиз, отщипывая кусочек лепешки.
— Вкрадчивая повадка… подлый злодей… надо же, взялся распускать ей корсет… — Голос лорда У*** больше всего сходствовал со скрежетом острой гальки, перекатываемой ледяными волнами.
Заметив на гневно нахмурившемся лице его светлости опасную угрозу, маркиз деликатно прокашлялся:
— Ее светлость сегодня замечательно выглядит.
— Твоя новость вряд ли придется ей по вкусу, Боб, — перебил его лорд У***. — Прошу, прямо ничего ей не говори, а то она очень расстроится.
— Так она в самом деле больна?
Его светлость хмыкнул. Еще бы!
— А что ее беспокоит?
— Недуг, называемый жизнью, — и ничего больше. — Уничтожив последний пряник, лорд У*** поднялся из-за стола и выпрямился; крошки дождем полетели на пол. — Она отправляется в Бат.
— И вы тоже?
Лорд У*** зафыркал. Гнуснее Бата для него — даже если пренебречь игорным столом — места на свете не было. Построенный на трясине, непроницаемый для солнечных лучей, труднодоступный настолько, что легко шею сломать, прежде чем туда доберешься, — и ради чего? Чтобы по прибытии обнаружить, что город битком набит костлявыми старикашками рука об руку со своими почтенных лет супружницами, страдающими ипохондрией….
— Нет-нет, я остаюсь в Лондоне и чертовски этому рад!
— Достаточно ли разумно ваше решение, милорд? — Черед нахмуриться настал теперь для маркиза.
Его светлость мрачно расхохотался, что предвещало новое появление на его лице прежней зловещей гримасы.
— Да, — подтвердил он, — в разгар сезона Бат просто кишмя кишит такими вот «профессорами медицины», верно я говорю? Клянусь честью, случись с женой обморок, целая орава кинется ей на помощь — утешить и нежно приласкать. Ты совершенно прав, Боб. Следовательно, сопровождать ее должен опекун. Лицо, которому я могу довериться безоговорочно — передать на хранение что угодно, хоть мешок с золотом… Ага, вот и доктор Лайтхолдер! Вон туда — к лестнице — поднимайтесь, поднимайтесь — так, так! Осторожнее, держитесь за перила! Старый дурень! — последние два слова его светлость пробормотал себе под нос.
Маркиз, кусавший губы, казалось, пребывал в растерянности. Что, этот трухлявый пень?..
Лорд У*** весело прищелкнул языком: будто заржавленным боталом ударили в разбитый на куски колокол.
— Ну-ну, Боб, сейчас я тебе объясню — вот, погляди: хо-хо-хо! Прочти вслух, дружище, прочти вслух.
Он вытащил из-под окровавленной рубашки и сунул в руки маркиза листовку, купленную утром у торговца балладами на Брик-стрит, неподалеку от Гайд-Парк-Корнер. Под заголовком «Послание синьора Т***о П***и к Юной Леди» красовался анонимный стихотворный опус, пущенный в печать перед премьерой «Philomela»: в нем развивалась идея относительно достоинств кастрата как безукоризненно добродетельного спутника для дам. Маркиз, слегка смущенный пятнами крови на бумаге, осторожно держал ее за край.
— «Песнь Евнуха твоих Ушей достигнет», — торжественно продекламировал он, словно читал катехизис — Да нет, — тут же прервал он себя, — наверняка, это сущая чушь.
— Нет, Боб, читай! Я тебя прошу!
— «Песнь Евнуха твоих Ушей достигнет, — помолчав, возобновил чтение маркиз, заметно приглушив голос:
Но дальше Перепонки не проникнет И Сердца никогда не тронет вдруг: Навек Невинность ей придал Хирург. Хотя Приятности не лишена, Способна только раздразнить она. О, наслаждайся виртуозным Соло, Не сокрушаясь о Проклятье Пола. У Римских Пап такие вот порядки: Мне отчекрыжил Медикус Придатки!»
— Дальше, дальше! — торопил чтеца лорд У***, хохоча во все горло, — там беднягу сравнивают с Танталом.
— Глупость и в самом деле изрядная, — пробормотал маркиз, сворачивая листовку и спешно пытаясь скрыть ее от глаз леди У***, которая неожиданно появилась у основания лестницы.
— Тристано поедет на воды с вами, — коротко оповестил лорд У*** супругу, после того как доктор Лайтхолдер подтвердил, что жизнь пациента вне опасности.
— Ваша воля, милорд, — отозвалась леди У***; пряча за веером некую тень улыбки.
— Он обязан поправиться, чтобы снова петь. Черт возьми! Какие убытки я несу! Этот неуклюжий рохля Сенезино! — Сводчатые брови его светлости, походившие на оперенья стрел, близко сдвинулись, почти прикрыв собой пылавшие откровенной ненавистью глаза. — Да-да, Тристано должен выздороветь — и поживее!
— Как прикажете.
К тому времени, когда карета добралась до места назначения, раны на лице Тристано наконец-то перестали кровоточить. Накануне, в Марлборо-Дауне, на смену растаявшему снегу пришли дождь и туман. Пелена быстро рассеялась, и Тристано увидел город с высокого гребня Кингсдауна: шестиугольник, замкнутый крутой речной излучиной и обнесенный стенами, за которыми виднелась череда холмов. Сырое, безрадостное место, подумал Тристано еще до того, как туман опустился снова, и карета прокатила по Уолкот-стрит до конечной станции — Йорк-Хаус. Гораздо вероятней, что здесь он не излечится от лихорадки, а наоборот — она с ним покончит.
— Логово негодяев и мошенников! — раздраженно заявил лорд У*** двумя днями раньше, перед отправлением кареты в путь, выдыхая в холодный утренний воздух громадные клубы. — Не спускайте с ее светлости глаз, следите за каждым ее шагом! Помните: она большая ловкачка! Мои глаза и уши передаю вам.
— Целебный уголок! — заметила ее светлость на следующий день, когда они остановились передохнуть час-другой в таверне. — Там телесные изъяны исчезают сами собой. Скажите, милейший синьор, знакома ли вам легенда о короле Блейдаде?
В речи Тристано было отказано: неверный выпад кинжала сделал его почти что немым, и потому ее светлость с подлинным энтузиазмом сама взялась заполнять паузы на протяжении всего путешествия. Она указывала Тристано на промельки оленей в зарослях папоротника-орляка, высотой в человеческий рост; на персиковые и абрикосовые рощи — собственность знаменитых государственных мужей; на песчаные и бесплодные пустоши, поросшие вереском, которые облюбовали себе не менее прославленные разбойники; она обращала внимание своего спутника и на множество других приглянувшихся ей дорожных вех на пути мимо Виндзорского леса по направлению к Беркшир-Дауне. По словам ее светлости, Бат она навещала не то семь, не то восемь раз.
Блейдад, сын Лада Гудибраса и отец короля Лира (приступила к рассказу ее светлость в час, когда последние лучи заката расцветили оконные стекла таверны), в юности заразился проказой и, согласно предписаниям тех варварских времен, должен был покинуть королевский двор и уйти в изгнание. Его последующая карьера жалкого свинопаса также оказалась под ударом, когда тяжкий недуг ни с того ни с сего передался его подопечным. Однако эти животные чудесным образом избавились от болезни после того, как, следуя своему обычаю, вывалялись в грязи возле горячих источников, расположенных в западной части королевства. Догадливый юный Блейдад последовал примеру своих питомцев, сообразительность которых вошла в поговорку, и тотчас же полностью исцелился: тело его обновилось, малейшие следы проказы совершенно исчезли. Со временем он сменил на троне отца и поместил двор в непосредственной близости от животворных струй, рождавших спасительные грязи.
