Миледи высвободила руку из моей, и я услышал шорох дамастового одеяния, которое, как мне представилось, снимают через голову. «О Тантал! — пронеслось у меня в голове. — Настал твой долгожданный час — вкусить сладостной влаги!» Не помня себя от радости ввиду выпавшей мне удачи, я левой рукой нашаривал миледи, а правой судорожно, словно в горячке, возился с пуговицами штанов. Надо же, какая их прорва: я последними словами клял портного, который их изобрел! Я уже высвободил из петли последнюю, а левой рукой только-только успел коснуться миледи (странно, она показалась мне все еще одетой), как вдруг прямо над моим ухом ударили кремнем о кремень.
В ореоле вспыхнувшего света я увидел, что миледи (в самом деле, одетая по-прежнему), шагнув вперед, указывает на стену, где висит какой-то предмет. Вместе со свечой перемещались и тени: на мгновение почудилось, будто комната качается из стороны в сторону, подобно каюте корабля, швыряемого свирепым штормом. Потом игра теней затихла — и я разглядел перед собой масляный портрет какой-то дамы.
Пока я опять копошился со своими штанами, на сей раз в той же отчаянной спешке пытаясь их не содрать с себя, а, наоборот, натянуть, миледи, милостиво повернувшись ко мне спиной, чуть слышным голосом произнесла:
— Вот, смотрите — это она…
— Кто она, миледи? — Мне удалось натянуть штаны хотя бы на задницу и застегнуть пока что одну пуговицу — правда, наполовину.
— Леди У***; — пояснила моя собеседница.
Я ослабил свои усилия и, сощурившись в колеблющемся свете, пристальнее всмотрелся в портрет. На нем была изображена редкая красавица, облаченная в турецкий костюм из ультрамаринового дамаста; и вот, когда леди Боклер обратила ко мне лицо, глазам моим предстал в высшей степени поразительный двойной образ: обе дамы неразличимо походили одна на другую; казалось, будто миледи в самом деле ступила на пол с полотна, оставив за собой позолоченную раму.
Я глубоко втянул в себя воздух; при этом движении едва державшаяся пуговица выскользнула из петли — и мои штаны вновь упали к ногам.
— Идем! — проговорила миледи. Она задула свечу, ухватила меня за руку и потащила к невидимой постели, матрац которой, как она сообщила мне шепотом, был набит волосом молодых жеребцов.
Глава 38
Таковой оказалась премьера Тристано в Бате: после скоротечного и несколько неуклюжего, при всей страстности, исполнения он был тут же нетерпеливо вызван на бис, с которым справился должным образом. Едва только дебют завершился и запыхавшиеся участники, лежа рядом, исторгали из себя клубы пара, которые восходили к заляпанному потолку, как в дверь — а она была не заперта — опять постучали. — Синьор Пьеретти? — послышался голос мистера Трамбулла, — Вы хорошо себя чувствуете? Ваше пение…
Минута неистовой суматохи — и визитеру позволено было войти. Ее светлость успела нырнуть в ворох юбок и благополучно из него выбраться, а Тристано — вскочить в штаны. Священник уселся на постель — поспешно разглаженную перед его появлением — и, благоразумно оставляя без внимания любые подозрительные мелочи, могущие послужить уликами, завел разговор о светских красавицах, которых надеялся пригласить вечером на менуэт: о мисс Такой-То и леди Этакой, графине Как-Там-Бишь-Ее, прибывшей не то из Парижа, не то из Польши…
Тристано не воспринимал ни слова из этой болтовни, не в силах оторвать глаз от пылавшего румянцем лица леди У***. Только минут двадцать спустя, когда мистер Трамбулл выскочил за дверь, в голове у Тристано мелькнула мысль, что минеральные источники, по всей видимости, принесли священнику громадную пользу: теперь и его ревматизм, и подагра напрасно тщились воспрепятствовать живости, с какой он выделывал танцевальные фигуры в Зале Ассамблей.
Через день — накануне исполнение повторилось с двумя вызовами на бис в более уединенной спальне ее светлости — она и Тристано появились у Кингз-Бат позднее обыкновенного. После того как они облачились в особо предназначенную для лечебной процедуры одежду: ее светлость — в сернисто-желтые парусиновые юбки, а Тристано — в короткие штаны и блузу сходного вида, служащий провел их к курившемуся бассейну.
Прибежище для увядшей и недужной плоти. Чуть поодаль, по шею в воде, стоял пожилой джентльмен, покрытый золотушными язвами. Рядом с ним другой старик жаловался юной леди на колики и газы в кишечнике, а та, в свою очередь, описывала мучения, причиняемые ей астмой и судорогами конечностей. Служащий помогал забраться в воду и еще одному старику, лишенному левой ноги. По другую сторону, однако, веселились парами и группами купальщики обоего пола, судя по громкому смеху и шутливым обрызгиваниям друг друга, обладавшие завидным здоровьем. Создавалось впечатление, что в Бате не так уж мало подложных инвалидов и мистер Трамбулл — из них первый.
Да, принимать ванну было одно удовольствие. Поначалу. Тепло — а точнее, едва ли не крутой кипяток — . скоро вызвало у Тристано мигрень; возможно также, что голова заболела от крепкого запаха серы. По словам леди У***, этот запах целительно влиял на основные жизненные соки организма, но тем не менее голова у Тристано шла кругом.
— …Могли бы, если захотим, отправиться в Шотландию, — говорила леди У***, очевидно, невосприимчивая к вредоносности влаги, которая накрывала ее только что не с головой.
— В Шотландию? — Сомкнув веки, Тристано мало вникал в ее слова.
— Благополучно могли бы укрыться там — в имении моего отца.
— Укрыться? — Тристано поднял веки.
— Ну да, сбежать вместе, если хотите.
Под водой леди У*** шевелила руками, точно парой плавников, и вызванная этими движениями рябь на поверхности покачивала блюдечко, на котором лежали букетик и носовой платок. Вместо соломенного чепчика, предпочитаемого почти всеми купальщиками, она надела, как всегда, шапочку, украшенную желтыми лентами. Шапочка выглядела превосходно, а вот мушка на щеке от жары слегка съехала вниз, и по носу то и дело стекали капли пота. Устранить эти неполадки было некому: ее светлость — в целях конспирации, как стало ясно, — отказалась от утренних услуг своей горничной Сьюзи, которая обычно помогала ей во время купания.
— Господи Боже! — воскликнула вдруг ее светлость не без злобного торжества. — Как бы мне хотелось взглянуть сейчас ему в лицо! — Она умолкла в ожидании ответа, но его не последовало. — Что с вами, signore? Вы больны? Позвать служащего?
Служащий только что плюхнул в бассейн одышливую толстуху — супругу одноногого джентльмена; брызги полетели во все стороны, и отовсюду раздались проклятия.
— Нет-нет… ничего.
Но Тристано и в самом деле было не по себе. Купальщикам советовали накануне процедуры разбавлять вино водой, чего Тристано не делал: напротив, последние два вечера он безрассудно, хотя и вполне целеустремленно, осушал перед сном целых две бутылки, и в его снах налитая бургундским физиономия графа претворялась в изрядно нахмуренный образ лорда У***.
— Если угодно, мы можем путешествовать инкогнито, — продолжала ее светлость, словно зачарованная этой перспективой. Очевидно, в минуту благодушия, когда отношения между супругами потеплели, лорд У*** описал жене их бегство через Ломбардскую равнину. — Переодетыми, до самого Эдинбурга. Можно будет купить платье у костюмера на Уэстгейт-стрит и придумать себе новые имена. А можно, если пожелаете, отправиться и на вашу родину. Я, полагаю, сошла бы за графиню…
