На какой-то момент повисает неловкая тишина. Кажется, словно воздух мерцает в лучах заката, и Марино трет глаза.
— Я не понял, ты же можешь стать свободным, вернуться домой, снова начать жить, — его голос дрогнул. — Я подумал, ты хоть спасибо мне скажешь за то, что я вообще сюда приперся, что мы с Люси все еще пытаемся придумать что-нибудь, чтобы вытащить тебя отсюда...
— Жертвуя ей? — Бентон поворачивается и смотрит ему в глаза. — Делая из Кей наживку?
Наконец он произносит ее имя, но так спокойно, словно в нем не осталось никаких чувств. Марино не может этого вынести. Он снова трет глаза:
— Наживку? Что...
— Тебе мало того, что этот ублюдок уже с ней сделал? — продолжает Бентон. — Он пытался ее убить.
Бентон говорит о Джее Талли.
— Он не сможет убить ее, сидя за пуленепробиваемым стеклом, в тюрьме строгого режима. — Они снова говорят о разных людях.
— Ты не слушаешь меня, — произносит Бентон.
— Это потому, что ты не слушаешь меня, — по-детски возражает Марино.
Бентон выключает кондиционер и открывает окно. Свежий ветерок касается его горящих щек, он закрывает глаза, вдыхает запах весны. Неожиданно воспоминание о тех днях, когда он был жив, когда был с Кей, всплывает в его памяти, и сердце разрывается от боли.
— Она знает?
Марино проводит рукой по лицу:
— Господи, давление меня доконало. Скачет, словно я градусник какой-то.
— Скажи мне, — Бентон подставляет лицо под свежий поток воздуха, затем снова поворачивается к Марино. — Она знает?
Марино вздыхает.
— Да нет же, черт. Она не знает. И никогда не узнает, если ты сам ей не скажешь. Я бы не смог сказать ей такое, Люси не смогла бы. Видишь, — он вскакивает с дивана, — кое-кто из нас жалеет ее и не может причинить ей такую боль. Представь, что бы она почувствовала, если бы узнала, что ты жив, и тебе на нее наплевать.
Он идет к двери, обуреваемый горем и яростью:
— Я думал, ты будешь мне благодарен.
— Я благодарен тебе. Я знаю, ты хотел как лучше, — Бентон идет за ним. По лицу невозможно понять, что он чувствует. Он обладает просто сверхъестественным умением сохранять самообладание. — Я знаю, ты не понимаешь, Пит. Может, когда-нибудь поймешь. Прощай, Пит. Я не хочу больше тебя видеть. Пожалуйста, не принимай это на свой счет. Ты здесь ни при чем.
Марино дергает ручку двери, чуть не вырывая ее:
— Отлично, пошел ты... Только не принимай это на свой счет.
Они стоят лицом к лицу, словно два человека, сошедшихся в битве, никто из них не хочет делать первый шаг, никто из них не хочет, чтобы другой ушел из его жизни навсегда. Темные глаза Бентона пусты, словно этот человек исчез. Сердце Марино бешено колотится, он осознает, что нет Бентона, которого он знал, и ничто не сможет его вернуть.
Марино придется как-то рассказать об этом Люси. Ему придется признать, что его мечта спасти Бентона, вернуть его Скарпетте, навсегда останется лишь мечтой.
— Это не имеет смысла! — срывается Марино.
Бентон прикладывает указательный палец к губам.
— Пожалуйста, иди, Пит, — тихо говорит он, — это и не должно иметь смысла.
Марино медлит, он стоит на тусклом лестничном пролете, перед квартирой 56.
— Хорошо.
Он нащупывает сигареты и, доставая их, роняет несколько на пол.
— Хорошо... — он хотел произнести имя Бентона, но осекся, наклонился за сигаретами и стал неуклюже подбирать их с пола.
Бентон смотрит на него с порога, не помогая собрать сигареты, не в силах двинуться с места.
— Береги себя, Пит, — ровным голосом говорит Бентон. Ни один мускул не дрогнул на его спокойном лице.
Марино поднимает на него глаза. Он стоит на лестничном пролете. Его брюки цвета хаки порвались, видна белая ткань шортов.
Он не выдерживает:
— Ты что, не понимаешь, ты можешь вернуться!
— Это ты не понимаешь, что мне не к чему возвращаться, — Бентон говорит так тихо, что его едва можно услышать. — Я не хочу возвращаться. А теперь убирайся к чертям из моей жизни и оставь меня в покое.
Он захлопывает дверь и бросается на диван, закрыв лицо руками. Снаружи Марино барабанит в дверь.
— Да, ну тогда наслаждайся своей хорошей жизнью, ты, засранец, — кричит он. — Я всегда знал, что тебе на всех наплевать, и на нее в том числе, чертов псих!
Шум внезапно прекращается.
У Бентона перехватывает дыхание, он тщетно прислушивается. Неожиданная тишина хуже любого шума. Молчание Пита Марино словно проклинает его. Все кончено. Тяжелые шаги его друга удаляются.
— Я умер, — бормочет Бентон, сжимая руками голову.
— Ничего не имеет значения. Я умер. Я Том. Том Хэвиленд. Том Спек Хэвиленд, — он тяжело дышит, его сердце бешено колотится. — Я родом из Гринвича, Коннектикут...
Он поднимается с дивана, подавленный и разбитый, комната становится темной, воздух — тяжелым. Бентон все еще чувствует запах сигарет Марино, и этот запах пронзает его, словно молния. Осторожно подойдя к окну, так, чтобы его не было видно, он наблюдает за Марино, медленно шагающим вдоль погружающейся в сумрак улице.
Тот останавливается, чтобы прикурить, оборачивается и смотрит на невзрачное здание, глазами пытаясь отыскать квартиру 56. Ветер подхватывает дешевые прозрачные занавески, и они вырываются из окна, словно белые призраки.
24
В Польше полночь.
Люси проезжает мимо старых русских грузовиков времен Второй Мировой, иногда ныряет в бетонные туннели и снова выезжает на скоростное шоссе, по бокам обсаженное деревьями. В голове вертится одна единственная мысль — как легко было объявить Рокко Каджиано преступником. Одного ее сообщения оказалось достаточно, чтобы поставить на уши правоохранительные органы стольких стран! Конечно, информация, которую она послала, законная. Рокко Каджиано действительно является преступником, это всем известно. Но до недавнего времени, пока она не получила доказательство хотя бы одного из его преступлений, у нее, как и у любого другого человека, так же заинтересованного в его аресте, были связаны руки. Оставалось лишь тихо его ненавидеть.
Один телефонный звонок.
Люси позвонила в Центральное бюро Интерпола в Вашингтоне. После того как она представилась — естественно, своим настоящим именем — ее соединили с главным офицером связи по имени МакКорд. Потом они проверили, есть ли у них что-нибудь на Рокко Каджиано, но, конечно, ничего не нашли, даже упоминания о том, что этому человеку стоит уделять больше внимания при обысках и проверке на границе и в международных аэропортах.
